Виктор Егоров - Искатель. 1970. Выпуск №4

Хлопнув в ладоши, он отдал какое-то приказание одному из охранявших его всадников и медленно отъехал в сторону. Бандит карьером пронесся по улице, круто осадил коня у ворот Сеид-Аббаса, спешился…

Через несколько минут на улицу вывели тех, кто сидел в амбаре. Следом появилась арба, обычная, на высоких деревянных колесах, запряженная парой сытых, круторогих буйволов, чем-то нагруженная. Крестьяне, собравшиеся на площади, с тревогой и недоумением следили за приближавшейся процессией.

Связанных активистов тащили почти волоком, продев под стянутые на груди ременные путы арканы, концы которых были привязаны к седлам коней, погоняя нагайками, ударами прикладов. Никто из участников этого шествия не произносил ни слова.

Их подвели к чинарам, втащили на арбу.

— Керим! — еще более хрипло, чем прежде, сказал-выдохнул Гейдар-ага.

Зверски осклабясь, Керим понимающе кивнул и перебросил через низко нависшую ветвь чинары веревку с петлей на конце. Толпа глухо ахнула. Один из аксакалов выступил вперед и, пытаясь придать своему голосу твердость, произнес:

— Недоброе дело убивать людей, которые ничем тебя не обидели. Побойся аллаха, Гейдар-ага, у каждого из них есть дети.

Свистнула плеть. Аксакал отступил, пошатываясь, прикрыв рукой обожженное ударом лицо.

— Отец! — В гуще толпы водоворотом вскипела короткая схватка и, отшвыривая пытавшихся удержать его крестьян, оттуда вырвался какой-то юноша, почти мальчик. В несколько скачков он оказался у стремени Гейдар-аги, рванул из-за пазухи тускло блеснувшую сталь…

Бледные в предзакатном свете вспышки выстрелов отшвырнули его на каменистую землю. Он упал навзничь, перевернулся, еще не понимая, что произошло, приподнялся на локтях, пытаясь дотянуться до выпавшего ножа, и снова рухнул. На выцветшем холсте залатанной рубахи проступили два бурых пятна.

Гейдар-ага сунул маузер в кобуру, круто повернул коня, жестом показал Кериму, что пора кончать, и медленно поехал с площади. Главарь был явно недоволен собой. Рассчитывать на поддержку в этой деревне уже не приходилось.

Час спустя длинная вереница всадников, человек тридцать, не торопясь, словно возвращаясь с ученья, проследовала через деревенскую площадь. К седлам были приторочены бараньи туши, мешки с рисом, мукой, овощами, зеленью. Отдохнувшие за день кони даже с грузом шли в гору легко, без понуканий. Лишь приближаясь к старой чинаре, они начинали тревожиться, шарахались, испуганно храпели.

Почти каждый из бандитов вел в поводу запасную, сменную лошадь. Все они тоже были навьючены припасами, награбленными в деревне. А к седлу пегой, доверенной Кериму, был приторочен обернутый в бурку длинный сверток. Это были винтовки повешенных активистов. Гейдар-ага уходил в горы.

Уходил зверь, свирепый, хитрый и осторожный, каким бывает барс, некогда упущенный неопытным охотником и уже никогда не забывающий о своей встрече с человеком, умеющий обойти даже самые надежные ловушки.

А в это время на окраине маленького пограничного городка, лежащего далеко к югу от Агричайского ущелья, городка, уже знакомого читателям по описанию поездки Волкова и Мехтиева, происходили события, имевшие самое непосредственное отношение к судьбе закатальского «барса» и многих других действующих лиц повести.

…Сухопарый, высокий, чуть сутуловатый, этот старик выглядел много моложе своих шестидесяти с лишним лет. В аккуратно подстриженных усах, в густой шевелюре ни сединки; обветренная, загорелая кожа туго обтянула острые плиты скул, и только у глаз собирались в неприметные веера мелкие морщинки. Походка была легкой, свободной, уверенной.

Войдя в город, он огляделся, наискось пересек улицу и присел на корточки у арыка, в редкой тени чахлой акации. С минуту посидел неподвижно, будто что-то разглядывая на подернутой мелкой рябью поверхности мутного желтого потока, потом бережно опустил на землю тяжелый хурджин и стал приводить себя в порядок.

Распустив ремешки, старик снял сыромятные чарыхи, вытряхнул песок, затем так же неспешно стянул толстые, ковровой вязки шерстяные носки и выбил из них дорожную пыль, очень аккуратно обулся. Потом умылся, зачерпывая воду корявой ладонью, и опять продолжал сидеть, ожидая, пока обсохнет лицо, поймал несколько вялых лепестков, принесенных говорливым ручейком. «Али-Аббас опять не успел вовремя снять свои розы, — печально произнес он. — Что ж, у самого красивого цветка тоже бывает своя осень». Просидев у воды еще несколько минут, он решительно поднялся и, взвалив на плечо хурджин, зашагал к центру.

Остановился он у глухого глинобитного забора, прорезанного узкой калиткой, и, едва взялся за висевший на ней молоток, как за оградой раздался злобный лай пастушьей овчарки.

— Молчи, Шайтан! — прикрикнул гость, и лай тотчас же сменился радостным повизгиванием. Дом явно не принадлежал старику: «хороший пес узнает хозяина по звуку шагов». И все-таки его здесь знали. Заскрипел засов, навстречу вышла женщина, молодая, с лицом, прикрытым платком, конец которого она придерживала зубами.

— Это вы, отец? Заходите, пожалуйста.

Она хотела было снять с плеча свекра хурджин, но тот отмахнулся.

— Дома Касум?

— Недавно пришел, в больнице был. Да вы проходите, проходите…

А с веранды уже спешил мужчина лет тридцати, такой же высокий, сухопарый, подвижный. Правая его рука, схваченная свежими бинтами, покоилась на перевязи, неумело завязанной под воротником полувоенной гимнастерки.

— Салам, ата! Хороший день сегодня у меня: ты пришел.

Не отвечая на приветствие, старик указал на перевязанную руку сына.

— Это откуда? Случилось что?

— Совсем ничего, ата-джан, — Касум смущенно улыбнулся. — Так, пустяк, немножко царапнуло.

— Стреляли в тебя? — старик не пытался скрыть своего волнения. — У тебя кровник есть?

— Что ты говоришь, отец, — Касум нахмурился. — Я комсомолец, какие кровники могут быть! Бандиты стреляли.

— Почему бандиты? Ты что, милиция, огепеу? Ты ветеринар, твое дело барашков лечить. — Отец никак не мог успокоиться.

— Правильно, ата. Только я еще и боевик районного отдела АзГПУ. Вот погляди…

Почтительно поддерживая старика под локоть, Касум привел его в комнату. На почетном месте, между нишами, заменявшими в доме шкафы, висели на гвозде короткая кавалерийская винтовка и кожаный патронташ.

— Видишь, оружие доверили.

Отец покачал головой.

— Да поможет тебе аллах в этом опасном деле, сынок.

— Э-э, отец, кто из Расуловых боялся опасных дел? Ты ведь тоже… Ох, ата, ата. Сколько раз мы с тобой говорили. Моя опасность государству на пользу, твоя — ему во вред.

— Ну ладно, ладно, — старый Расулов только сейчас вспомнил о своем грузе. — Позови Гюльнару, пусть возьмет хурджин. Мать там прислала варенье-маренье, еще кое-что. А мне с тобой поговорить надо.