Ромэн Яров - Искатель. 1969. Выпуск №3

— Что нового, Дорн? — спросил Эгберг.

— Все в порядке. Только шестнадцатая нервничает. Поэтому я обеспокоил Вас.

— Ты пытался дать поляризующее напряжение?

— Да. Не помогает.

— Хорошо, сейчас посмотрю, — сказал Эгберг и повернул экран так, что Мольнар уже больше ничего не видел. Щелкнул переключатель, и Мольнар услышал вой, монотонный, низкий, почти нечеловеческий. Он встал и, стараясь не задеть стол, подошел к пульту. Эгберг, склонившись к экрану, стоял к нему спиной. Он был выше Мольнара и заслонял часть экрана. Однако в незаслоненной части Мольнар увидел женскую руку, может быть, детскую. Рука разжималась и спазматически сжималась, потом шло предплечье, а дальше был металл, странная сетка, напрягающаяся и набухающая в такт спазмам руки. Он минуту смотрел на руку, потом взглянул в глубь экрана. Там в большом прозрачном сосуде плавал мозг. Он не мог ошибиться, он был нейроником. Вдруг вой прекратился, экран погас. Эгберг повернулся и сверху посмотрел на стоящего перед ним Мольнара.

— Это был мозг, — сказал Мольнар.

— Конечно.

— И рука человека.

— Рука человека, но мозг обезьяны. Он управляет рукой человека как более специализированной, чем конечность обезьяны. Двойная гибридная система. — Эгберг погасил лампы над пультом управления, и Мольнар видел теперь только столик, кресла и дымящийся кофе.

— Садитесь, профессор. Настоящий ученый всегда любопытен, не так ли?

— Не очень понимаю… к чему эта система?

— Какие-нибудь простейшие услуги… скажем, подавать пальто в гардеробе, обертывать конфеты в бумажки. Всюду, где не требуется избыток мышления, а рука человека хорошо справляется… или более желательна. Если бы я поехал на осенний конгресс нейроников, я б установил своего киборга у входа и он пожимал бы всем входящим руки.

— Сумасбродная идея.

— Вы правы. Но реклама превосходная. К сожалению, я не еду на конгресс…

Они молча пили кофе. «Напрасно я сюда приехал, — думал Мольнар. — Можно было предвидеть, что он не даст мне искусственного сердца. Вероятно, сейчас он размышляет, как отказать, чтобы потом не мучали угрызения совести. Хотя бывают ли у такого человека вообще когда-нибудь угрызения совести?» Потом он подумал о своей железной кровати, звоне насекомых и вое корабельных сирен.

— Я, пожалуй, пойду к себе, — сказал он, — и завтра утром уеду.

— Позвольте, но мы еще не кончили беседы.

— Боюсь, ее результат уже предрешен.

— Но я еще не дал вам ответа.

— В данный момент это кажется мне несущественным.

— К вечеру нас всегда охватывают сомнения, которых не бывает утром. Доброй ночи, профессор. Моя секретарша вас проводит.

— Та, которая теряет сандалии?

— Да… Вы наблюдательны, профессор.

Мейдж уже стояла на пороге.

— Спокойной ночи, — сказал Мольнар и вышел следом за Мейдж.

Оставшись один в своей комнате, Мольнар попытался открыть окно, но опять безрезультатно. Он хотел выглянуть в коридор, но дверь не открывалась. И тогда он впервые подумал, что отсюда уже не выйдет. Он мог крикнуть Мейдж или Эгберга, но вспомнил о кабинете и пульте, на котором загорится красная лампочка, и раздумал.

Его разбудил стук. Вежливый стук в дверь, как в обычном доме. За окном светило солнце и начиналась ежедневная жара, длящаяся здесь до позднего вечера.

— Прошу, — сказал он и подтянул простыню с одеялом к самому подбородку.

Вошла Мейдж и принесла поднос с завтраком. Он почувствовал запах кофе.

— Благодарю вас. Но почему вы, а не тот?..

— За вами присматриваю я. Мне казалось, я делаю это хорошо.

— Изумительно. Попрошу вас только открыть окно.

— Сейчас жара и пыль. Может быть, вечером…

— Вечером я уже пробовал.

— Ах, вероятно, это изолированная комната.

— Изолированная?

Мейдж не ответила. «Растерялась, — подумал Мольнар, — боится, что сказала лишнее».

— Вы не ответили, Мейдж.

— Спросите, пожалуйста, доктора Эгберга. Ведь он ваш друг…

— Да, конечно. Спрошу.

Он впервые видел ее при дневном свете. Тогда, у ворот, он был слишком утомлен, чтобы рассматривать ее, «Складная девушка. Из тех, что не бросаются в глаза, а всегда остаются на втором плане», — подумал он и почувствовал смутное сожаление, которое иногда ощущал в последние годы, когда видел таких девушек, как эта.

— Я приду после завтрака. Доктор Эгберг хочет с вами увидеться.

Он кивнул, подождал, пока она уйдет, потом подошел к двери и нажал ручку. Дверь задержалась на мгновение, понадобившееся электромеханическому устройству для того, чтобы принять решение. Потом он вернулся к завтраку. Он был голоден и хотел наполнить чем-нибудь желудок перед ожидавшей его многокилометровой дорогой. Побрился, собрал вещи и сунул их в сумку. Вышел в коридор, потом спустился вниз. Дорожка, ведущая к воротам, лежала в полной тени. Он шел не слишком быстро и не слишком медленно, считая про себя шаги. Навстречу ему из проходной вышел привратник. «Тот же, что и вчера», — узнал Мольнар и хотел обойти его, но тот схватил его за руку.

— Куда? Нельзя!

Вместо ответа Мольнар свободной рукой изо всей силы ударил стража в желудок. Уже в момент удара он знал, что то, во что он угодил, не было телом. Привратник даже не шелохнулся, не изменил выражения лица. Мольнар почувствовал, как пальцы привратника, словно металлические клещи, сдавливают ему руку. Он отпустил сумку. Привратник легонько толкнул его в грудь. Мольнар покачнулся.

— Нельзя, — повторил привратник.

«Пройду. Я должен пройти», — подумал Мольнар и в этот момент почувствовал такую боль, что, кроме нее, уже не было ничего. «Это пройдет, сейчас пройдет». Удара от падения он даже не почувствовал, просто увидел вершины сосен, растворяющиеся в голубизне неба.

Открыв глаза, он увидел склонившегося над ним Эгберга. Знакомая боль, приближение которой он безошибочно предчувствовал, исчезла. Только в верхней части груди немного жгло кожу. Он хотел пошевелиться и не смог.

— Все в порядке, — сказал Эгберг. — Вам повезло.

— Повезло?

— Не окажись вы в этот момент в институте, вас сейчас уже не было бы. Я и так едва успел.

— Это был конец?

— Да.

— А сейчас?

— У вас искусственное сердце.

— Значит, все-таки?..

— Я спасал вашу жизнь.

— Благодарю.

— Надеюсь, все пройдет хорошо.

— Я тоже.

Говорить было трудно. Он лежал неподвижно и смотрел в потолок. Эгберг тоже замолчал. Мольнар ждал, когда он заговорит.

— Прошло не меньше пяти минут, прежде чем я заставил кровь циркулировать.

«Еще бы немного, и конец», — подумал Мольнар.