Олег Куваев - Искатель. 1969. Выпуск №1

Наконец, спешить следовало уже и потому, что Канарис мог его опередить. Положение адмирала в последние недели было незавидным. Попросту говоря, он висел на волоске, и бригаденфюрер понимал, что старый интриган для восстановления своего пошатнувшегося авторитета не преминет выложить на стол козырного туза, как только вытянет его из колоды…

Размышления Шелленберга прервало кваканье «лягушки» — специального зеленого телефона, устанавливаемого только у высших должностных лиц Третьей империи.

В трубке послышался глуховатый голос Гиммлера:

— Фюрер примет нас в одиннадцать часов. Будьте в приемной рейхсканцелярии без пяти минут с документами.

— Слушаюсь, господин рейхсфюрер.

Шелленберг взглянул на часы: еще только десять. Времени вполне достаточно, чтобы заехать домой переодеться: к Гитлеру нужно являться только в форме.

…Тяжелый черный «хорьх» бригаденфюрера мягко остановился за несколько метров до ворот рейхсканцелярии на Вильгельмштрассе — дальше следовало идти пешком. Проходя сквозь величественную ограду, Шелленберг саркастически усмехнулся. Когда было завершено строительство нового пышного здания имперской канцелярии, перед ним установили великолепную решетку и тяжелые ворота из кованой меди. В первый же день войны с Россией власти призвали население сдать для нужд военной промышленности все имеющиеся изделия из цветных металлов. Гитлер, чтобы подать пример, сделал широкий жест: пожертвовал новую медную решетку, о, чем, разумеется, с восторгом раструбили газеты. Вместо медной была установлена точно такая же решетка из дерева. «Жертва» фюрера была чисто символической: предполагалось, что Россия через шесть недель рухнет, после чего «случайно» не переплавленные ворота будут торжественно водворены на место. Вместо шести недель прошло уже два года, и никто не знает, сколько еще времени злополучное пожертвование будет пылиться на складе.

Гиммлер был уже в приемной. Тщедушный, удивительно похожий на крысу (именно в виде крысы и изображали его карикатуры во всех странах антигитлеровской коалиции), он мелкими шажками ходил от кресла к креслу, нервно потирая всегда потные руки. Невнятно, словно в горле у него застрял непрожеванный кусок, поздоровался с Шелленбергом и протянул руку за документами.

Откуда-то сбоку неслышно появился личный адъютант Гитлера.

— Фюрер ждет вас, господа.

Гиммлер поправил на носу узкие стекла пенсне и первым шагнул в распахнувшуюся дверь.

Фюрер, нахохлившись, стоял над развернутой крупномасштабной картой, упершись руками в края огромного полированного стола. Неопрятная серая прядь волос спадала на узкий пергаментный лоб. Углы судорожно сжатого рта мелко подрагивали. Над его головой надменно взирал в пространство Фридрих II…

Гитлер не обратил на вошедших никакого внимания. Гиммлер и Шелленберг почтительно замерли в двух шагах от стола, не решаясь первыми нарушить молчание.

Фюрер медленно выпрямился. Тусклые глаза его с расширенными зрачками были обращены куда-то вверх. Потом в них словно включилось что-то, и он вышел из оцепенения. Подобие улыбки пробежало по его землистому лицу.

— Мой фюрер, — утробным голосом начал Гиммлер, — сегодня я пришел к вам с известием чрезвычайной важности.

— Иных у вас никогда не бывает, Генрих, — с плохо скрытой иронией отметил Гитлер, — как, впрочем, и у вашего друга Канариса.

На лбу Гиммлера выступили капли пота, он не любил, когда Гитлер так с ним разговаривал. Сделав вид, что не заметил насмешки, он повторил торжественно:

— Чрезвычайной важности! Последствия могут быть исключительными. Высшие силы открылись в знамении, но только вам дано прочитать их волю.

Гиммлер был лаконичен… Он раскрыл папку и положил перед Гитлером несколько листов с текстом, отпечатанным необычайно крупным шрифтом. Гитлер был близорук, но из соображений престижа не желал пользоваться очками. Поэтому все документы, предназначенные для него, печатали на особых машинках с нестандартными большими литерами, изготовленными по специальному заказу.

Гитлер схватил первый лист, мгновенно пробежал его глазами… Потом второй, третий, четвертый. Снова первый.

Наконец он оторвался от бумаг и поднял голову. Шелленберг невольно содрогнулся — так страшен был фюрер в этот: миг. Жестокая судорога исказила его желтое лицо, превратив его в окостеневшую маску, только поразительно блестели остекленевшие глаза.

— Когда? — хрипло выдавил он единственное слово.

— Точно еще неизвестно, мой фюрер, — поспешно ответил Шелленберг, — но скорее всего в ноябре.

— Известно ли об этом Канарису?

— Я был бы крайне удивлен, если бы адмирал, располагая подобной информацией, не доложил бы о ней немедленно своему фюреру, — двусмысленно сказал Гиммлер. Это был удар, точно направленный в спину начальника абвера.

Гитлер выпрямился. Теперь его лицо раздирал нервный тик. Он заложил правую руку за борт френча и каким-то свистящим шепотом произнес:

— Да, вы правы, Генрих. Высшим силам угодно покарать врагов Германии, и они вложили мне в руки меч. И я не дрогну. Это будет великий день в истории. День, когда одним ударом я решу судьбу войны!

Гитлер вышел из-за стола, встал перед замершим Гиммлером и положил ему руку на плечо.

— Я беру на себя миссию выполнить волю высших сил! Идите, Генрих, и да свершится то, что предначертано!

— Хайль!

Гиммлер и Шелленберг одновременно выбросили руки в партийном приветствии. Аудиенция была закончена.

Николай Кузнецов вышел из офицерского казино часов в десять вечера. Его удерживали, уговаривали остаться еще на часок-другой, но он все-таки ушел, сославшись на усталость и головную боль. На самом деле причина была другая. Просто хотелось побыть одному, собраться с мыслями, проанализировать наблюдения последних дней.

Было уже темно. Редкие фонари едва пробивали шуршащую пелену не по-осеннему теплого моросящего дождя. Кузнецов шел мерным, четким шагом, ставшим таким привычным за этот год жизни в чужой шкуре. Низко надвинув на брови козырек высокой фуражки, подняв воротник светло-серого форменного плаща, он шагал, не сворачивая даже перед лужами.

Каждые пять-десять минут навстречу попадались парные патрули: нахохленные солдаты в стальных шлемах, с автоматами наготове. «Боятся…» — со злым удовлетворением подумал Николай Иванович.

Действительно, после событий минувшего лета, особенно после того, как в разгар сражения на Курской дуге был взорван Прозоровский мост, через который шла значительная доля снабжения Восточного фронта, оккупанты резко усилили охрану всех военных объектов в Ровно, удвоили численность патрулей, в городе, ввели новые строгости.