Олег Куваев - Искатель. 1969. Выпуск №1

— Так кто же я, по-вашему? — резко спросил он.

— Может, вы мне скажете? — просто сказала она.

Он напряженно молчал, потом произнес странным тоном:

— Я сделаю для вас все что угодно.

— Всем известно, — сказала она, — что нас, женщин, губит любопытство.

Он снова закрыл глаза рукой, помолчал и глубоко вздохнул.

— Ашог vincit omnia, — сказал он.

Потом он поднял голову, заговорил, и глаза его собеседницы сверкали все ярче и ярче, пока она слушала его под сверкающими звездами.

М-р Питер Прайс, частный сыщик, не питал особой склонности к английским леди, столь милым сердцу и разуму Джеффри Чосера и Алэна Нэдвея. Английская леди подобна бриллианту или, быть может, цветку, меняющему цвет. М-ру Прайсу нередко доводилось видеть ту грань, которая повернута к лакеям, бестактным кэбменам, попутчикам не вовремя открывшим окно, и прочим отъявленным врагам рода человеческого.

Сейчас он понемногу, приходил в себя после беседы с типичнейшей представительницей племени — некоей м-с Мильтон-Маубри, которая высоким, уверенным голосом без малого час порола чепуху.

Насколько он понял, говорила она примерно следующее: ограбили Нэдвеев, у которых она живет со своей племянницей, но ей ничего не сказали, чтобы она не обнаружила своих потерь. В том, что Нэдвеев ограбили, сомнений нет — визитную карточку Нэдвея-младшего нашли в соседнем доме, который, кстати, тоже ограбили. Этот дом принадлежит леди Крэйл, и вор пошел туда от Нэдвеев, прихватив их вещи, а там в спешке обронил. Строго говоря, кое-что он обронил и у Нэдвеев — она видела у племянницы фермуар, которого раньше не было. Но племянница молчит; весь дом ее обманывает — не племянницу, конечно, а негодующую м-с Мильтон-Маубри.

— Рассеянный у вас вор, — сказал сыщик, глядя в потолок. — Как говорится, не из удачливых. Сперва он что-то у кого-то крадет и теряет у Нэдвеев. Потом он крадет у Нэдвеев и теряет у Крэйлов. Кстати, что он украл у леди Крэйл?

Сыщик был кругленький, лысый, а лицо у него странно морщилось, так что нельзя было понять, улыбается он или нет. Но его собеседнице и в голову бы не пришло, что он смеется над ней.

— Вот именно! — победоносно воскликнула она. — Мои слова! От меня абсолютно все скрывают. Они какие-то уклончивые… Даже леди Крэйл говорит: «Наверное, что-нибудь украл. Иначе зачем ему скрываться?» А Нэдвей просто молчат. Сколько раз я им повторяла: «Не щадите меня, я выдержу». В конце концов имею же я право узнать, обокрали меня или нет!

— Может быть, им будет легче, — сказал сыщик, — если вы сами подскажете, что у вас украли. Удивительно странное дело! Никак не могу выяснить, кто чего лишился. Допустим, было две кражи. Допустим, что их совершил один и тот же человек. Мы называем его грабителем, потому что он оставляет у потерпевших незнакомые им вещи. Ни одна из этих вещей, насколько мне известно, не принадлежит тем, кого он посетил, — вам, например.

— Откуда мне знать? — сказала леди и недоуменно повела рукой. — Никто мне не скажет. От меня все…

— Простите, — сказал м-р Прайс, на этот раз твердо. — Кому же знать, как не вам? Украли у вас хоть что-нибудь? Украли что-нибудь у вашей соседки?

— Разве она заметит? — с внезапной желчностью сказала м-с Маубри. — При ее рассеянности…

— Та-ак… — задумчиво кивнул сыщик. — Леди Крэйл не способна заметить, обокрали ее или нет. Насколько я понял, вы тоже.

И раньше, чем до нее дошло, как ее оскорбили, прибавил:

— А мне говорили, что она умная женщина, общественный деятель и прочее.

— Ах, господи, конечно, она умеет устраивать всякие митинги! — поморщилась викторианка. — Возьмите, например, ее лигу «Долой табак» или эту дискуссию о том, что считать наркотиком, а что лекарством. Но у себя дома она абсолютно ничего не замечает.

— А мужа она замечает? — поинтересовался Прайс. — Кажется, в свое время он слыл интересным собеседником. Говорят, он сильно пострадал на одном займе… Да и жене, конечно, не платят за борьбу с табаком. Следовательно, они люди бедные, хоть и древнего рода. Как же они не заметили, все ли у них цело?

Он помолчал, подумал и вдруг сказал резким, как выстрел, тоном:

— Что именно они нашли, когда взломщик исчез?

— Кажется, только сигары, — отвечала м-с Маубри. — Очень много сигар. Там была карточка Нэдвея, вот мы и решили…

— Да, да, — сказал Прайс. — Что ж этот вор еще украл у Нэдвеев? Надеюсь, вы понимаете, что я не смогу помочь вам, если мы оба не будем откровенны. Ваша племянница — секретарь м-ра Нэдвея-старшего. Смею предположить, что она пошла на это, потому что ей надо зарабатывать.

— Я была против, — сказала м-с Маубри. — Служить у таких людей! Но что вы хотите? Эти социалисты нас абсолютно обобрали.

— Конечно, конечно, — согласился сыщик, рассеянно кивая, и снова уставился в потолок, словно унесся мыслью за тысячи миль. Наконец он сказал:

— Когда мы смотрим на картину, мы не думаем о конкретных, знакомых людях. Попробуем и сейчас представить себе, что говорим о чужих. Одна девушка выросла в роскоши и привыкла к красивым вещам. Потом ей пришлось жить скучно и просто — выхода у нее не было. Ей платит жалованье черствый старик, и ей не на что надеяться. А вот еще один сюжет. Светский человек привык жить широко, а живет более чем скромно. Он обеднел, да и жена-пуританка не терпит невинных радостей, особенно табака. Вам это ни о чем не говорит?

— Нет, — сказала м-с Маубри и встала, шурша платьем. — Все это в высшей степени странно. Не понимаю, что вы имеете в виду.

— Да, непрактичный этот вор… — сказал сыщик. — Если бы он знал, на что идет, он бы обронил два фермуара.

М-с Мильтон-Маубри отряхнула со своих ног прах и пыль конторы и отправилась за утешением в другие места. А м-р Прайс подошел к телефону, улыбаясь так, словно он скрывал улыбку от самого себя, позвонил другу в Скотланд-Ярд и долго, обстоятельно говорил с ним о карманных кражах, который участились с недавних пор в беднейших кварталах Лондона. Как ни странно, повесив трубку, м-р Прайс записал новые сведения на том же листке, на котором он делал заметки во время беседы с м-с Маубри.

Потом он снова откинулся в кресле и уставился в потолок. В эти минуты он был похож на Наполеона. Что ни говори, Наполеон тоже был невысок, а в пожилые годы тучен; вполне можно допустить, что и Прайс стоил больше, чем казалось с виду.

Сыщик ждал еще одного посетителя. Оба посещения были тесно связаны, хотя м-с Маубри сильно бы удивилась, если бы встретила здесь хорошо знакомого ей младшего партнера фирмы «Нэдвей и сын».

Дело в том, что Алэн Нэдвей не действовал больше тайно, как тать в нощи. Он намеренно выдал себя — еще откровенней, чем в тот раз, когда оставил карточку у Крэйлов. Если ему суждено попасть в тюрьму и в газеты, заявил преступник, он будет фигурировать там под собственным именем. В письме к брату он серьезно сообщал, что не видит в карманных кражах ничего дурного, но совесть (быть может, слишком чувствительная) не позволяет ему обмануть доверчивого полисмена. Трижды пытался он назваться Ногглвопом, и всякий раз голос у него срывался от смущения.