Евгений Богат - Искатель. 1969. Выпуск №2

Словом, беринговцы решили затеять охоту на невиданных животных — им нужно было не только мясо, но и жир для замазки щелей корабля. Коровы паслись у самого берега: к гарпуну достаточно было привязать канат метров до двадцати длиной. Один конец его на берегу держали около сорока человек. Тем временем охотники подплывали к корове на шлюпке почти вплотную и вонзали в нее гарпун. Животное дергалось, «и случалось нередко, — свидетельствует штурман Свен Ваксель, — что нас по плечи втаскивало в воду». Это сорок-то человек! Но охотники в шлюпке, вооруженные саблями и копьями, прикалывали загарпуненную добычу.

Мясо по вкусу превзошло все ожидания моряков — оно было такое же нежное, как молодая говядина, жир тоже был хорош, лучше китового.

Редкостный зверь этот был истреблен на Командорских островах не более чем за три десятка лет. Считают, что стадо было немногочисленно; оно скорей всего насчитывало не более двух тысяч голов. Впрочем, и в то время раздавались предостерегающие голоса — прекратить забой морских коров. Жаль, что к этим голосам никто не прислушался…

Однако мешкать нельзя ни минуты. Надо скорей возвращаться в село и что-то предпринимать (в то время я даже подумать не мог, что корова лежит здесь несколько месяцев, выброшенная еще зимними штормами).

Первые двадцать километров мы преодолеваем одним махом, часа за четыре. Я готов идти дальше. Я тороплюсь поведать миру о небывалом открытии, но Гена устал (да и я тоже, конечно), — он устал и натер ногу, словом, дальнейшего марафона не получилось. Решили переночевать. У самого устья речки держится большая стая уток-каменушек, то и дело подгребая вверх против течения. Гена вскидывает ружье. Это мюнхгаузеновский выстрел: к нам по течению одна за одной плывут сразу три утки!

Мы их не ощипываем — нудно и долго, а сделав надрезы, разом сдираем шкурки, вместе с жиром они легко сходят. Это называется «снять бушлаты». Мясо всех морских уток пахнет рыбой, если вот таким образом не «снять бушлат». У меня узкий армейский котелок, в него, разрезанная на мелкие кусочки, влезает вся троица — одни культяпки торчат наружу. Суп с добавлением гречневой крупы получается невероятно вкусным. Еще бы: мяса в нем невпроворот. Три-четыре столовые ложки кубанской любительской, смешанной с малиновым экстрактом, выпиваем торжественно, прямо-таки священнодействуя.

— За корову! — произношу я сакраментальный тост, и Гена охотно поддерживает его.

В поселок вваливаемся совершенно обессиленные (на последнем этапе, решив спрямить дорогу, влезли в болото). Гена не спешит отнимать у меня славу первооткрывателя и скромненько уходит домой. А мне не до отдыха — большая ответственность гнетет (впрочем, приятно) мои плечи. Перво-наперво мне нужен Н. — научный сотрудник, изучающий на островах биологию котика. Иду к председателю райисполкома. Он мастерит штакетник вокруг своего дома. Сообщение о морском чуде-юде встречает довольно спокойно.

— Ладно, как-нибудь сообщим Н., — говорит он. — А впрочем, сам явится, вездеход там у него на северном лежбище есть, послезавтра суббота, баня, потом выборы, будут все здесь как штык.

Тем временем заручаюсь поддержкой и помощью главврача больницы, заядлого фотолюбителя, — у него всегда через плечо либо «Старт», либо «Киев»… Ночь напролет, до пяти утра, проявляем и закрепляем пленку. Ожидание мучительно. Наконец худо-бедно я вижу на пленке морскую корову. Ее вид необычен. Первые зрители убеждены: да, это что-то такое… словом, какой-то не виданный еще зверь, даже если и не морская корова; скорее это волосатый, ранее науке неизвестный, кит.

Проявив несколько фотографий, я ощущаю себя во всеоружии. В моих руках ФАКТ.

Днем встречаю Путятина, заведующего молочнотоварной фермой. Говорю ему — вот, мол, какое открытие. Матвей Георгиевич стоит, как бы не слыша меня, смотрит куда-то за речку. Мои слова не производят на него решительно никакого впечатления. Ему не до морской коровы, это сразу видно…

— Корова в тундру сбежала, — медленно говорит он. — Ей разрешиться пришло время, так она в тундру, дурочка… подальше от людей. Вот где ее сейчас искать? Телка жалко…

Я собирался показать ему еще и найденный нами совершенно уникальный зуб кашалота, но теперь не рискую. У него своя жизнь, свои заботы. И не о морских коровах, а о самых что ни на есть сухопутных.

В субботу вечером в селе появляется молодой биолог Н. в сопровождении белокурого симпатичного паренька, коллеги по работе. Н. сразу после вуза несколько лет кряду работал здесь постоянно, а уж потом перебрался в Петропавловск-Камчатский. Однако острова по-прежнему привлекают его. Мое сообщение воспринимает недоверчиво, говорит что-то вроде:

— Ну что вы, это же сенсация, если вы обнаружили морскую корову. — Не смеется, а усмешка чувствуется. — Может, сивуч?

Говорю оскорбленно:

— Что же, по-вашему, я сивучей не видел? Да и что зря толковать, у меня снимки есть. Могу принести.

Н. сразу настораживается.

— Ах, у вас снимки есть? Скажите, пожалуйста, уже и снимки успели сделать. В условиях Командор это, знаете, оперативность… Так что же вы, тащите их сюда! Посмотрим, посмотрим…

Его словно подменили, когда он увидел фотографии.

— А ведь действительно что-то вроде морской коровы, — говорит он недоуменно, и эти ребята тщательно начинают мусолить снимки, толкуют уже о частностях, о том, где же грудные плавники и какая может быть голова. — Что ж… Сейчас в баню, а потом двинем по начальству хлопотать о транспорте. Выезжать нужно завтра же. Ну, я вам очень благодарен за столь полную информацию.

— Что вы, — смеюсь я, — для себя же стараюсь. Интересно, черт возьми, чем все это кончится.

Мне кажется, что время идет страшно медленно, что мы можем упустить все на свете, а не только эту корову. Однако я несправедлив: нашей находкой интересуются едва ли не все в поселке и все ждут развязки этой истории. Даже неудобно, сколько мы (точнее, сколько я) тарараму здесь наделали! Хотя и с опозданием (выборы, праздник, выходной день), но вездеход нам дали, сам директор зверокомбината прибежал к шоферу домой — знаешь, мол, какая предстоит поездка?

Наконец все предотъездные мытарства позади. Вездеход идет по болоту тяжело, через каждые двадцать минут останавливаемся, чтобы остудить мотор. Но потом он как бы втягивается в ритм. Единственные остановки случаются из-за гусеничных траков — когда вылетают соединяющие их штыри, мы, что называется, оказываемся «разутыми». Хорошо, что нас много (едут любопытствующие): все вместе натягиваем гусеницу, забиваем штырь…

Наступает вечер. Вездеход идет вдоль береговой кромки. Редкостный штиль. Море кажется укатанной фольгой, а камни, раз от разу обнажающиеся после отлива волны, взблескивают червонно, впитывая в себя и отражая краски тускнеющего заката. Вездеход светом фар проламывает сгущающуюся темноту. Адская машина! Я сижу сверху на кабине (внутри душно), и мне видно, как во все стороны летят из-под гусениц брызги, бросается прочь стайками и поодиночке камбала.