Лев Константинов - Искатель. 1969. Выпуск №5

«Группа самолетов одного нашего соединения, действовавшего на Южном фронте, успешно атаковала крупную мотоколонну противника. Бомбами и пулеметным огнем уничтожено 129 немецких автомашин и до двух батальонов вражеской пехоты».

Сведения о выходе этой фашистской воинской части из Одессы на Николаев принес в катакомбы Яша Гордиенко.

Первыми на место происшествия в квартиру Садового прибыли сотрудники из ближайшего полицейского участка. Бегло осмотрев ее, они тут же поспешили заявить, что случай самый обыкновенный и не заслуживает особого внимания: «убийство с целью ограбления». Опровергать эту сомнительную версию сигуранца не стала, а, наоборот, искусно поддержала ее, распространив слух, что якобы убитый занимался разными спекулятивными махинациями и скупкой золота. Ход был хитрый. Пусть подпольщики знают, что сигуранца поверила предположению полиции, а потому и не предпринимает решительных мер по розыску настоящих убийц.

На самом деле реакция сигуранцы на гибель Ангела была резкой, мгновенной. Как только раздался звонок из полиции и в сигуранце стало известно о случившемся, работники отдела Ионеску тут же, не теряя ни минуты, бросились на Преображенскую.

Переодевшись в обычный городской костюм, локатинент Друмеш явился на квартиру Садового и, увидев «двоюродного брата», с которым еще вчера обедал в ресторане, мертвым, пустил такую трогательную слезу, что, глядя на него, шумно засморкались и любопытные кумушки, которых всегда предостаточно там, где что-либо стряслось.

— Были ли у вашего родственника драгоценности? — спросил Друмеша полицай, составлявший протокол.

— Были ли, не знаю, но думаю, что могли быть, — ответил Друмеш, не сводя глаз с «любимого братца». — Коммерческий был человек, деловой.

— Кхм, кхм… — нарочито громко, чтобы обратить на себя внимание, кашлянул в кулак дворник, приглашенный полицией в качестве понятого. — Свояк к нему вчера приходил с двумя парнишками, с сыновьями вроде.

Друмеш насторожился, но не повернулся, позы не изменил — все так же скорбно глядел на посиневшее щетинистое лицо Ангела. Но дед умолк, выжидательно уставился на затылок Друмеша.

— Свояк… Какой там свояк! — хмыкнул Друмеш. — Грабитель, наверно, а пацаны — шпана уголовная… И куда только полиция смотрит?

— Но, но! — прикрикнул на него полицай, шаривший в шкафу.

— Что ты, что ты, мил-человек! — шепелявя, запротестовал дед. — Скажешь тоже… Обходительный был человек, вежливый. Даже самогоном грозился попотчевать, а ты говоришь, грабитель… Да и мальчонки на шпану не похожи. Да ты-то свояка и сыновей его должен знать, а?

— Какой он из себя? — спросил Друмеш. — И мальчишки…

Дворник задумался, пожал плечами.

— Как какой? Высокий такой, представительный. В шляпе. Лицо, как у тебя, длинное, а вот нос другой — точно ястребиный, с горбинкой. Что еще? Брови… Да, да, брови, пушистые они у него, густые и как сажей намазанные…

— Ну, ну… А пацаны?

— Мальчишки как мальчишки, — продолжал дворник, поняв Друмеша по-своему, — оба как на одну колодку — небольшого росточка, рыжеватые. Только один, в кубанке который, с веснушками, а другой, что в кепке, без них, без веснушек…

— А раньше, папаша, ты их видел?

Полицай, строчивший протокол, оторвался от своего занятия, поднял голову.

— Нет, раньше я их не примечал. Они сказывали, когда к нему шли, что он, царство ему небесное, — дворник кивнул на тело Садового, — любил больше у них чаи гонять. Да и недавно он тут поселился, не то в конце сентября, не то в начале октября.

«Может, действительно навещал свояк», — подумал Друмеш про себя, а вслух сказал:

— Был у него свояк, верно, но только погиб он, под бомбу попал.

— Как под бомбу? — Дед оторопело заморгал глазами, испуганно шмыгнул носом.

— Бомба, она разве разбирает, где хороший человек, а где плохой? Упала на голову человеку — и все тут…

— Неужто были грабители? А я-то еще думал, почему они так поздно к нему?

Соседки, толпившиеся в дверях и норовившие заглянуть внутрь, в квартиру, лихорадочно зашушукались…

Эх, если бы знал «проницательный» дед-дворник, кто перед ним, кому он по простоте душевной описал внешность поздних гостей Ангела! Но не раскусил он «двоюродного брата» Садового, принял его искусную игру за чистую монету. А вскоре, сам того не ведая и не желая, оказал ищейкам сигуранцы еще одну услугу. И случилось это так…

Харитон и Друмеш шли по Преображенской. Недалеко от полицейского участка они увидели шагавшего им навстречу знакомого старика.

— Куда путь держим? — спросил Харитон, поздоровавшись с ним за руку.

— Гуляю, здоровье поддерживаю, — ответил старик, обрадовавшись встрече и возможности посудачить о том, о сем.

Вдруг он встрепенулся, прищурил глаза.

— Эка, неужто они?!

Харитон и Друмеш посмотрели в сторону, куда показывал дворник.

— Во-он, видите? — прошептал старик.

По противоположной стороне улицы шли, о чем-то оживленно разговаривая, двое — высокий мужчина в длинном коричневом пальто и шляпе и мальчишка в кубанке… Федорович и Яша.

— Глаза стали не те, — пожаловался дворник, — но кажется, они заходили тогда вечером к вашему родственнику… Точно, они!

Контрразведчики молча выразительно переглянулись, пожелали дворнику «хорошего здоровьица» и чуть ли не бегом направились вслед за свернувшими за угол дома, на соседнюю улицу, высоким мужчиной с ястребиным носом и его маленьким спутником…

В тот же вечер переодетый локатинент Друмеш постучался на квартиру к Федоровичу и, представившись работником городской примарии, попросил его пройти с ним. «Выправка кадрового офицера, — определил Федорович, окинув взглядом тощую фигуру «работника примарии». — Не иначе как из сигуранцы». Он шагал рядом с молчавшим Друмешем и проклинал тот день, когда согласился остаться в подполье. Собственно, как это произошло? — подумал он. — Почему он оказался в особом чекистском отряде? Это же форменное недоразумение, случайная ошибка, чекистом он никогда не был! Всю жизнь он то заведовал разливочным цехом на пивоваренном заводе, то руководил колбасной фабрикой, то был управляющим облвинтреста. Года два, правда, заведовал продовольственным магазином областного управления НКВД, а поэтому и писал в анкете: с такого-то по такое-то время — служба в НКВД.

Досадная, глупая строчка в анкете! Пустяк, в сущности, почти описка, каких-нибудь два-три слова, неточно зафиксировавших суть дела. Никакого, абсолютно никакого отношения не имел он к НКВД. Нет, раз уж так вышло, раз не миновать разговора начистоту с новой властью, то он попросит, точнее, потребует, чтобы она, эта новая власть, подошла к нему объективно. Видит бог, о подполье он и не помышлял. Да и какой из него подпольщик? Даже смешно… Как все это получилось? Он им расскажет. Он работал директором конторы культторга. В контору и склад попала бомба. После бомбежки он прибежал в горком партии, чтобы выхлопотать транспорт вывезти наиболее ценные товары. Дело, конечно, было не в балалайках и роялях, а в том, чтобы убраться подобру-поздорову подальше от грохота и ужасов войны. Но в горкоме его появление в такое время расценили по-своему и вместо грузовика предложили… должность комиссара в формировавшемся строительном батальоне. Он не возражал, согласился. Впрочем, имело ли смысл возражать, отказываться от комиссарства? Мигом отобрали бы партбилет, перевели бы из заведующего в рядовые работники. Да, несколько дней он был в строительном батальоне. А потом «заболел», отстал от батальона и оказался в Одессе. Надеялся отсидеться, затеряться в неразберихе военного времени, но не вышло. Однажды встретил знакомого из облторготдела, а тот сосватал его на должность управляющего Главпарфюмера. Нелепая была работа по военному времени, но что было делать? Все чем-нибудь занимались: одни рыли окопы, другие в этих окопах воевали. Он тоже не бил баклуши. Ну, а потом его вызвали в отдел кадров и, «как бывшему чекисту», предложили пойти на подпольную работу — в анкете же черным по белому было написано, что он когда-то работал в НКВД!.. Отказаться он не мог — лишился бы сразу всего на свете. Как руководитель филиала партизанского отряда Бадаева он сделал немного, так немного, что новая власть могла бы отнестись к нему снисходительно, тем более что он чистосердечно расскажет и о себе и об отряде… Впрочем, вся его деятельность в основном сводилась к тому, что он приказывал соблюдать конспирацию и отговаривал бойцов-подпольщиков от проведения крупных диверсий. Вот и Якову Гордиенко недавно он помешал взорвать дом офицеров на улице 10-летия Красной Армии. За диверсии, которые были совершены бадаевцами и группой Гордиенко, он не в ответе. Бадаев — сам по себе, а Гордиенко подчинялся больше командиру отряда, чем ему, Федоровичу. Единственный грех на его совести — убийство Садового. Почему он это сделал? Боялся разоблачения, боялся…