Ирина Сергиевская - Искатель. 1989. Выпуск №1

В чем-то Трошин был прав. Но правота эта так тесно перемешивалась с тем, что Сокольникову было чуждо и неприятно, что отделить одно от другого, казалось, не было никакой возможности. Это и удручало Сокольникова.

Трошин аккуратно вшил объяснение Надежды в новенькую картонную обложку и поднялся.

— Я займусь всеми организационными вопросами, а Азаркину приглашу сюда. Нехорошо, что она без присмотра у нас. Мало ли что! Ты с ней посиди.

Сокольникову тяжело было сидеть наедине с Надеждой. Он все старался отделаться от неподходящих мыслей, твердил себе, что поступает так, как предписывает закон, и по-другому поступать просто не вправе, но сомнения не покидали, и, пожалуй, впервые Сокольникову захотелось снова оказаться в своем КБ перед кульманом.

Надежда сидела молча и только изредка поглядывала на часики и робко на Сокольникова. Он сразу чувствовал этот взгляд, подсознательно напрягался и начинал ожесточенно шелестеть бумагами.

Всего раз она сказала негромко:

— Мама Сашеньку уже из садика привела…

События между тем развивались так, как им было предписано инструкциями и нормативными документами. Вскоре пришел Гайдаленок, чтобы наново допросить Надежду Азаркину. Пока он этим занимался, Костин собрал оперативную группу, образованную по случаю предстоящего расследования. Кроме Трошина и Сокольникова, туда вошел Витя Коротков — медлительный, сонный с виду инспектор продовольственной группы, и отдельский ветеран Демченко, который дохаживал до пенсии последний год и был очень недоволен тем, что ему придется сегодня работать допоздна.

Надо сказать, что в деле Трошин смотрелся. Он сейчас казался даже значительнее Костина. Говорил убедительно, лаконично и не более того, что следовало сказать в данную минуту. Фамилии покупателей золота, например, до сих пор не называл, хотя ясно дал понять, что они уже установлены. Одного из этих покупателей, как выяснилось, Сокольников и должен был вместе с Витей Коротковым привезти в отдел.

На обыск к Азаркиной вместе с Трошиным выпало ехать старику Демченко. Собственно, стариком он был только по милицейским меркам — лет пятидесяти с небольшим, сухой и вполне крепкий. Демченко задание не понравилось, и он немедленно принялся бурчать, что он не лошадь и не палочка-выручалочка, и молодым не вредно побегать с его…

— Знаете что, хватит, Михаил Федорович, — строго сказал Костин, и Демченко, надувшись, замолчал.

Первыми ушли собираться Трошин и Демченко. Тогда Костин выбрался из-за стола и усмехнулся.

— Сокольников, ты знаешь, за кем сейчас поедешь?

— Я думаю, какой-то работник станции техобслуживания?

— Представь себе, работник этот не кто иной, как известный тебе Зелинский.

— Здорово! — Сокольников был действительно ошарашен.

— А ты сомневался! — укоризненно сказал Костин. — Тут мне Трошин поведал о твоих колебаниях. Запомни, Сокольников, если все делается по закону, то ничего не делается зря. Вот тебе наглядный пример. Только брать его нужно осторожно, потихоньку. Он с работы выйдет, вы его аккуратненько и пригласите.

— А второй покупатель кто?

— Трошин сейчас окончательно выяснит. Какая-то продавщица. Есть домашний телефон…

Трошин отворил дверь без стука, стремительно подошел вплотную к Костину и что-то негромко сказал.

— Да-а! — Костин изумленно поднял брови и покачал головой. А потом еще почесал затылок. — Интересная новость.

Трошин снова заговорил с ним, склоняясь к самому уху. Костин слушал и сосредоточенно размышлял.

— Кое-что переиграем, — объявил он. — На обыск к Азаркиной поедет Демченко и Сокольников. Демченко — старший.

— А как же Зелинский? — обеспокоился Сокольников, но Костин его утешил.

— Зелинский — утром. Возьмете его от дома, по пути на работу, До утра времени много, в самый раз успеете.

Очень невеселая процедура — обыск. И для обыскиваемых, и для тех, кому приходится его проводить.

Когда Демченко, действуя в точности по установленному порядку, зачитал вслух постановление и предложил предъявить и выдать «деньги — ценности — оружие — наркотические вещества», Надежда торопливо поднялась с диванчика, где сидела в покорной отрешенной позе и принесла пластмассовую коробку с остатками теткиного наследства.

— Вот, — сказала Надежда, — а никаких наркотических веществ у меня нет.

Не Демченко и Сокольникову предназначались эти слова, а понятым — двум женщинам из квартиры напротив, которых пригласили поприсутствовать. Сильно смущенные и подавленные происходящим, понятые торопливо закивали головами, но произнести что-то вслух не осмелились.

— Я понимаю, — заверил Демченко, — это так полагается говорить по протоколу. Надо соблюсти, так сказать, формальности. Вы вот что, женщины, — повернулся он к понятым, — хочу предупредить: никаких разговоров разносить не надо. В жизни всякое случается. Бывает, что и приходится нам потом извиняться. Разберутся, и окажется, что нет ничего такого. Так что попрошу воздержаться!

— Да мы и не собираемся, — замахала руками одна из соседок, — что мы, Надежду не знаем!

— Если ничего нет, то и приходить было незачем, — сердито сказала Надеждина свекровь. — Нашли преступницу!

Она сидела на стуле у окна и держала на коленях младшего внука — худенького малыша трех лет. Малыш сидел тихо, только глаза таращил на незнакомых людей, заполнивших вдруг их квартиру. Старший сын Надежды, десятилетний парнишка, неприкаянно торчал столбиком в уголке.

— Мы исполнители, мамаша, — примирительно произнес Демченко. — Нас послали, мы пришли. Какой с нас спрос! Никто ее в преступницу не записывает. Выяснится все.

Он придвинул удобнее стул и принялся перекладывать копиркой бланки протоколов.

Смотреть в этой квартире было в общем-то нечего и не на что. Но все равно Сокольников был обязан провести обыск по всем правилам, как учили на курсах. Обойти каждое помещение по часовой стрелке, тщательно осматривая ящики, полки, шкафы и прочие места, пригодные для сокрытия «предметов, имеющих значение по делу». Таких мест в комнате было только два — старый шифоньер и облупленный письменный стол, за которым, наверное, старший сын Азаркиной делал уроки. Сокольников нерешительно двинулся к шкафу, но в этот момент громко хлопнула входная дверь, по коридору протопали шаги, и в комнату ввалился Азаркин.

— Привет компании! — Он приподнял кепочку и вежливо поклонился, удерживая равновесие изрядным усилием воли.

Из управления он ушел часа два назад и провел это время с большим для себя удовольствием. Настроение у него было приподнятое и заметно подогретое. Оценив обстановку, однако, он счел нужным принять строгий и печальный вид.