Василий Ардаматский - Первая командировка

— А мой батька не верил и в бога и мне это завещал, — сказал кто-то.

Пошел общий разговор о русской церкви, о попах, даже про Распутина вспомнили. Но я вижу, что штабс-капитан нервничает и все старается этот разговор прикончить, что́ ему в конце концов и удалось. И опять он ко мне:

— А кто такие в Польше были братья Булак-Балаховичи? Наслышан о них, а кто они такие — не знаю.

Теперь я уже понимал, что штабс-капитан лезет ко мне не с добра, очевидно, он работает на контрразведку РОВСа. Но вопрос он задал легкий, и я выдал красноречивый рассказ о братьях Балаховичах, которые считались бандитами, а в борьбе с большевиками сделали побольше иных чистеньких генералов, и как уже во время гражданской войны однажды видел их в белорусском городе Мозыре, который они захватили, слушал на площади речь, одного из них. Между прочим, на трибуне рядом с ним был Савинков.

Рассказываю и вижу: штабс-капитан слушает, а сам все смотрит на того нового в нашей компании. Все ясно: главный контролер моего рассказа тот.

Остается только добавить, что уже на другой день я точно знал, что новенький, которого привел штабс-капитан, действительно служит в ровсовской контрразведке и что штабс-капитан того же поля ягода. Хорошо, что в той контрразведке у меня был знакомый офицер, которому я не раз помогал деньгами. Он пообещал мне, что намекнет штабс-капитану, будто я тоже связан с ними. Штабс-капитан от меня отстал, но, естественно, я эту историю учел на будущее,

Иван Николаевич помолчал и продолжал:

— Понимаешь, какая тут скрыта наука! Как бы идеально ни была сработана твоя легенда, каждую минуту может возникнуть ситуация, когда какое-то звено легенды вдруг у кого-то вызовет сомнение. Поэтому, как бы у тебя сразу хорошо ни пошло, будь всегда начеку и всегда остерегайся без особой надобности вдаваться в мелкие подробности по легенде. Тебе это особенно опасно, так как твоя легенда с начала до конца — плод фантазии. И хотя все, что касается твоего немецкого житья-бытья, сверено с действительностью, с фактами, все же здесь что ни шаг — то опасность.

Спасибо, Иван Николаевич, что вы со мной здесь, в этом далеком чужом городке.

Нет, нет, Самарин не собирался успокаиваться. В шесть утра он, чисто выбритый, элегантный, как положено быть аккуратному немецкому коммерсанту, вышел из отеля и неторопливой походкой человека, который никуда не опаздывал, отправился на станцию.

Его поезд стоял перед зданием вокзала. Так же неторопливо он шел вдоль поезда, отыскивая вагон для офицеров.

Этот вагон оказался товарным. Двери — настежь.

— Эй, почему не спрашиваете, где поезд? — услышал Самарин крик из вагона.

Это все те же немецкие офицеры. Они уже были в вагоне. В это время по составу прокатился лязг буферов.

Самарин подбежал к высокому порогу вагона, вкинул туда свой портфель и начал неуклюже вскарабкиваться сам. Двое офицеров подхватили его под руки и втащили в вагон.

— Спасибо... спасибо... — запыхался Самарин, стряхивая свой реглан.

— Ах, эта несносная война, того и гляди испачкаешься! — ерничал один из офицеров, а его товарищи смеялись, наблюдая, как Самарин старательно отряхивает пальто. У них снова было хорошее настроение.

Самарин тоже засмеялся:

— Первый раз в жизни в таком поезде.

— Привыкайте, привыкайте. У вас шляпа помялась.

Под смех офицеров Самарин снял и расправил шляпу. Поезд резко рванулся. Виталий чуть не упал, успел ухватиться за стоявшего рядом рыжего офицера. Это снова вызвало смех.

— Но, между прочим, тут есть мягкие места. — Офицер показал внутрь вагона, где на куче соломы сидели солдаты. Теперь заржали и они.

Офицеры выдвинули к дверям ящики и уселись на них рядком перед раскрытой дверью, как перед киноэкраном, на котором подзывали виды весенней природы. Подсел к ним и Самарин.

Глядя на пролетавшую мимо зеленую землю, офицеры притихли, задумались. Сидевший рядом с Самариным положил ему на колено руку и сказал:

— Вы не обижайтесь.

— А я и не обижаюсь, — ответил Самарин. — Конечно же, в ваших глазах я в своей мятой шляпе выгляжу смешно.

— Вы откуда и куда?

— В общем-то, из Гамбурга. А сейчас из Берлина еду в Ригу!

— Дела?

Самарин посмотрел на офицера:

— Вам опять станет смешно: да, дела, но коммерческие.

— Нисколечко не смешно, — ответил офицер. — Во-первых, говорят, война — это тоже в конечном счете коммерция, только когда в обращении не деньги, а оружие. Во-вторых, кто-то должен заниматься коммерцией и во время войны.

— Не все это понимают, — вздохнул Самарин.

Между тем поезд, грохоча и дребезжа, катился по весенней земле, мимо-проплывали хутора, утопавшие в белой кипени цветущих садов, и ничто не говорило о том, что всего год назад здесь прокатилась железная лавина войны.

Самарина поражала не безмятежная весенняя природа, а местные люди, которые как ни в чем не бывало работали в поле, поглядывая из-под ладошек на проходивший поезд, как, наверно, делали это во все времена.

После станции Таураге поезд долго шел через лесной массив

— А тут нет партизан? — спросил Самарин у сидевшего рядом офицера с открытым симпатичным лицом.

— Тут их нет! — усмехнулся немец. — Они в Белоруссии, и туда я и мои товарищи как раз и едем после курсов по этой специальности.

— А то не ровен час, думаю...

— Да, подлая русская война из-за угла! — со злостью сказал офицер.

Самариным получена первая информация: оказывается, у них созданы курсы, готовящие специалистов по борьбе с партизанами. Значит, доняли их славные народные воины.

Когда поезд приблизился к Шяуляю, сосед Самарина сказал:

— Здесь в первые дни войны были страшные танковые бои. Здесь погиб мой старший брат.

— Душа погибшего с нами, — сочувственно вздохнул Самарин.

— Душа, душа... — ворчливо отозвался офицер. — Кто думал, что мы в России будем нести такие потери!

— Разве много... погибло?! — наивно огорчился и удивился Самарин,

Офицер только глянул на него злыми глазами и ничего не ответил.

Солдаты, сидевшие на соломе, затянули песню, как показалось Самарину, не по-немецки тягучую и печальную. Очевидно, это была народная песня. В ней говорилось о девушке, которая ждет любимого, а жизнь проходит мимо нее, как река, в которую она бросает цветы любви и надежды.

Когда песня была спета, офицер сказал мрачно:

— Гимн вдовы... — и вдруг сильным голосом запел песню военную, которую Самарин знал, — вперед и вся земля будет принадлежать нам.

Солдаты подхватили, песня загремела мощно и даже страшно. Самарин делал вид, будто подпевает, а когда песня кончилась, сказал:

— Мне обидно и стыдно, что я не военный.

— За чем дело стало?! — весело, но со злинкой спросил рыжий офицер.