Е. Крамской - Коварное оружие

— Есть.

— Пусть девятка завтра работает один. К тому же район военной школы требует осторожности, и лучше пусть девятка…

— Понимаю… Даже если его сцапают, он отлично прикинется дурачком и не проболтается. Могу удалиться? У меня деловое свидание…

— Не задерживаю.

На следующий день старик аккуратно занимался подсчетом новых колоний чудесной палочки. На некоторых чашечках они почти сплошь покрывали розовым налетом поверхность агара. На промокательной бумаге старик небрежным случайным почерком написал: 42–31. Это было похоже на телефонный номер. Потом он подумал и приписал несколько слов. Получилась как бы для памяти расходная запись: Ужин в Мулен-Руж 42 франка 31 сантим. Это выглядело правдоподобно, даже характеризуя естественную старческую педантичность.

А девятка как раз в эту минуту на другом конце Парижа усаживался в экипаж Жана Корво, придерживая в кармане легкий груз стеклянных наперстков.

— Мсье сегодня один? — любезно осведомился кучер, приподнимая свою лакированную шляпу.

— Как видите, — так же любезно ответил девятка. — Мой приятель через час будет ждать где-нибудь на пути. Поезжайте прямо, не сворачивая…

— Да, мсье, — охотно отозвался Жан Корво и тронул лошадей.

Ворона, кажется, заинтересовалась нашими физиономиями, — думал девятка о кучере. — Недаром меня послали одного с этими проклятыми палочками.

Потом он подумал, что, может быть, миллиарды чертей, сидевших в его кармане, вовсе не чудесные палочки, а холерные запятые, а иметь дело с холерой что-то не хочется. Навстречу экипажу шел взвод зуавов с ружьями на плечах, и девятке показалось, что усатый капрал подозрительно покосился на него.

Над Высшей военной школой реял самолет. Девятка прищурился на небо и больше по привычке, чем по необходимости, профессионально определил тип машин: Учебный. Старая туфля. Тупой мозг девятки медленно переваривал впечатления, и он чуть не забыл, что пора действовать. Экипаж проехал уже мимо военного плаца. Но только что девятка вытащил первый наперсток, как часовой, бравый пуалю в парусиновой каскетке, крикнул кучеру:

— Подстегни своих кляч!

Экипаж рванулся вперед. Перед девяткой совсем близко мелькнуло лицо часового, с насмешкой пробормотавшего:

— Везет словно покойника.

Девятка был суеверен, и под ложечкой у него уныло засосало, как с похмелья: Жан Корво усердствовал, нахлестывая лошадей. Перед светофором жезл полицейского преградил путь.

— В следующий раз я оштрафую вас за быструю езду, — заметил полицейский кучеру. — Ваши лошади, вероятно, долго работали в цирке, но их галоп здесь не разрешается…

Девятка был взбешен шутливым тоном полицейского. Он выскочил за светофором около кафе, сунул деньги кучеру, не спрашивая сдачи. Овладел собой он только в уборной, где отправил в канализацию весь запас данных ему бактерий. Бокал вина освежил его, и он вышел на улицу совершенно спокойный, но упоминание часового о покойнике оставило кислый усадок. А когда навстречу ему попался мирный кюре с молитвенником, девятка, незаметно сплюнул и перебежал на противоположный тротуар, чтобы тотчас же попасть в объятия Поля.

— Я еле догнал вас на такси, — проговорил Поль. — Что случилось?

Девятка только пожал плечами:

— Ровно ничего. Я расправился с палочками. Они теперь усеяли весь плац-парад, ручаюсь. Но кучер пьян, и я не советовал бы на следующий раз…

— Ступайте, — мягко заметал Поль. — До свиданья.

Поль умолчал, что он стоял невдалеке от плаца, видел решительный жест часового и внезапно начавшуюся скачку. А через сутки старик ворчал на Поля, тыча в третью партию чашечек Петри:

— Десяток колоний. Это случайные воздушные бродяги, а не мои контрольные палочки. Избейте хлыстом вашего девятку. Он обманул нас. Я всегда недолюбливал этих сицилийских лаццарони. Они лентяи и хитрецы. Извольте завтра с парой людей явиться в метро. На станции Пастера я спущусь в подземку и покажу, как надо обращаться с бактериологическим оружием, хотя мои выстрелы и будут холостыми патронами. Учитесь, милейший Поль. Спокойной ночи.

На другой день парижане на лестнице метрополитена вежливо уступали дорогу почтенному на вид старику, который, кряхтя, еле передвигал ноги. В руке он держал бутылку минеральной воды Виши, а лицо его нервно подергивалось, как будто его мучили желудочные спазмы. Он прошел через турникет на платформу. Лязгая железом и скрипя тормозами, подлетел поезд. Толпа бросилась к вагонам. Старик засуетился, но не успел войти в переполненный вагон. Поезд, взвихривая воздух, умчался в туннель, а старик беспомощно стоял у края платформы. Пробка из бутылки выскочила, и старик не замечал, как пенистая вода хлестала из горлышка.

Когда подошел через минуту второй поезд, молодой человек с мышиными глазками взял старика под руку:

— Позвольте, мсье, помочь вам.

— Тысяча благодарностей! — прокряхтел тот, входя в вагон. — Ваша юная любезность — лучшее лекарство против старости.

Закрыв глаза, старик неподвижно просидел до станции Сольферино. Тут он вышел и опять вслед поезду прыснул Виши.

— Какая неосторожность! — раздраженно выговорил седой господин, стряхивая капли со своего костюма.

— Это вода, — так же раздраженно пробормотал старик, разглядывая красную ленточку Почетного легиона в петлице седого господина.

— Благодарю вас. Но могла быть и серная кислота. Содовая не затем существует, чтобы ею портить костюмы и настроение окружающим. — Отставной офицер продолжал ворчать: — Кто знает, что в бутылке…

Молодой человек, щуря свои мышиные глазки, деликатно заметил:

— Этот старик болен. Извините его, мсье.

— О да… Я очень болен… — прохрипел старик. — Я так страдаю…

Он приложил горлышко бутылки к давно небритым губам и жадно глотал воду. Чьи-то жесткие руки почти отняли у него бутылку и повели к выходу. Несколько любопытных следовали за ними до поверхности, где человек с мышиными глазками усадил старика в такси. Никто не заметил, как, чисто выбритый коренастый парень в кепке, сосавший трубку, туго набитую душистым кепстэном, записал номер такси.

— Я уезжав через Женеву, — говорил Полю старик в номере отеля. — Помните: обратить внимание на окрестности Парижа. Северо-восток, начиная от Монморанси, через Пьерфит, Севран до Монфермей, для нас особенно интересен. Окончить опыты не позднее двадцатого сентября.

— Слушаю. Мне поручена теперь новая работа. Среди журналистов… Это, собственно говоря, моя основная специальность.

— Не возражаю. Вы хорошо говорите по-французски…

— Я уроженец Парижа, но мои родители…

— Ах, знаю, знаю. Вы патриот моей родины.

— О да. Это меня обеспечивает…