Александр Шамес - Ган а-Надив (Сад Щедрого)

— Гонконговские? — ухмыльнулся Милик.

— Нет, швейцарские! Нашел время острить! Алик, а как дела у тебя?

— По отдельности все части системы работают. Вчера отправил Мильчика с одним из "Уоки-Токи" в Хайфу [72]- связь устойчивая. Этой дальности нам вполне хватит. Предлагаю завтра у тебя в домике, пока Алка на работе, провести пробный монтаж всей схемы. Затем недельку потренируемся в сборке-разборке — при свете и в темноте… Если у тебя уже все продумано, то недели через две, в йом шиши, можно все собрать на месте .

— Беседер [73]! Сейчас — о главном! Прошу слушать внимательно и критиковать по всем пунктам. Это только пойдет на пользу делу, — лицо Валеры преобразилось, взгляд стал тверже, слова казались более весомыми. Наверное, именно так выступал он на заседаниях своего горкома комсомола или вел переговоры с партнерами по перепродаже компьютеров, — Наше основное преимущество в том, что нас тут никто не знает. Мы растворены в большой массе олимов и, пока с нас не захотят взять долги, мы абсолютно никому не нужны и не интересны. Мы — никто, и имя наше — ничто. Полагаю, такой ценный "статус кво" нужно хранить и преумножать. Надеюсь, пока мы не засветились. Экскурсии — не в счет. Там в день тысячи бывают. Алик, ты свое электронное барахло где покупал?

— В семи магазинах в Иерусалиме и в пяти — в Тель-Авиве. Понемногу и в самых крупных. Мы с Миликом километров двести в тот день намотали.

— Нормально! Дальше: покупка машин тоже не должна вызывать подозрений. Мы не один год в стране. У нас уже половина караванов на новых тачках разъезжает.

Итак, уверен, что нас по-прежнему никто не знает. Поэтому, естественно, выступать будем не от своего имени, а (учитывая региональную специфику) от имени палестинской террористической группировки. М-м-м… Скажем — "Мученики Семнадцатого Сентября".

— А что было семнадцатого сентября?

— Не знаю. Название я взял из какой-то книжки. Чем загадочнее — тем лучше. Письмо с изложением наших условий будет на арабском. Алик, прости, но Ляльку придется посвятить в наши дела. Она у нас единственная полиглотка. Востфак ЛГУ, не так ли? Тем более, она — надежная. Не Алка…

— Я ей доверяю. Ты знаешь, с тех пор, как мы начали дело , у нас с ней все начало налаживаться. Я, что ли, изменился? Она во всем мне поможет. Тем более, я хочу ей сказать, что никакой взрывчатки там все равно не будет! И все это — большой розыгрыш.

— А что ты сам думаешь об этом? Нужно устанавливать взрывчатку?

— Если честно, по-моему — нет! В этом случае, даже если нас каким-то чудом вычислят, мы только хотели пошутить! Никакой угрозы ни жизни, ни имуществу мы не создадим — игра …

— Над этим стоит подумать… Впрочем, что тут думать — ты прав! Милик, с каменоломней — отбой.

— Ну, ребята, вы какие-то Иесусики! Я бы рванул, в случае чего. А вдруг они денег не дадут?

— И засыпался бы! В тюрьме и без денег — хорошая перспективка! Я всегда говорил, Мильчик, что у тебя мелкоуголовные наклонности: то ты банк хочешь грабить, то могилы взрывать… Лучше помолчи, водила!

— Вы, конечно, все тут высоколобые…

— Милик, не нуди и не обижайся. Валерка, продолжай!

— Продолжаю: в письме мы изложим сколько мы хотим, как действует взрыватель, а также обговорим способы связи…

— А сколько попросим?

— Много просить нельзя — не дадут. Лично мне нравится сумма в полтора миллиона бундесмарок. Наличными.

— Почему именно полтора миллиона и именно бундесмарок?

— Потому что это — миллион долларов, чудак. А марки сейчас валюта более стабильная и удобная для экспортно-импортных операций.

— Причем тут экспортно-импортные операции?

— Ты что, наивняк, свою долю сразу в банк "а-Поалим" [74]понесешь? Деньги-то придется "отмывать". Но об этом — после. Есть у меня один планчик. Вернемся к делу : письмо Лялька отпечатает на компьютере в своей, нет, лучше — в какой-нибудь другой рекламной конторе. У них же есть компьютеры с арабскими литерами?

— Есть, есть. Лялька говорила, что на арабском она все время печатает. Для того ее туда и брали.

— Тов [75]. После того в ксероксе-автомате снимем с компьютерного текста копию. Так мы замаскируем особенности печати принтера. С копией работаем только в перчатках. Ну, это аксиома.

— Как передадим письмо?

— Здесь есть проблема. Нам нужно, чтобы рано утром в йом ришон [76], до открытия Сада, письмо уже прочли. Значит, передавать его нужно в шаббат. На почту полагаться нельзя. Я знаю, что у Семьи есть Представительство в Израиле. В Тель-Авиве, где-то в районе бульвара Шауль а-Мелах. Придется пойти на небольшой риск — передать письмо охраннику Представительства.

— Кто же будет передавать?

— Погляди-ка на Мильчика? Он у нас самый смелый: все время хочет банки грабить. Вот ему и живое дело! Если он сгорбит свою тощую спину, наденет шляпу с пейсами, цициет [77]…

— Точно! Приклею еще редкую бороденку, а в руки я возьму Сидур [78]… - Милику идея с переодеванием явно понравилась.

— Вот-вот! А английский у тебя с таким балтийским акцентом, что ни одна сволочь не заподозрит в этаком иешиботнике [79]свеженького олима ми-руссия [80]!

— Ну как, Милик, согласен? Сунешь письмо, скажешь пару слов — и за угол. Хватать тебя они не будут — пока еще разберут, что в том письме…

— O'Kей, ребята! — Милик сгорбился и закатил к потолку глаза, полагая, что именно так ортодоксы молятся.

— Похож?

— Похож, похож. Валера, а система связи с Семьей, передача денег…

— Все есть. Значит, сделаем так…

— …Ну и долго мы еще будем торчать среди этих камней? Курить охота, сил нет…

— Мильчик, не доставай. Курить я тебе все равно не позволю до тех пор, пока не завалишься в свой караван.

— Ты же и так хочешь разбросать здесь окурки…

— Конечно, я их специально на улице подбирал. Но уж твоих окурков здесь точно быть не должно. Мы оставим после себя множество следов: окурки со следами чужой слюны и прикуса, банки из под пива с Таханы Мерказит [81], автобусные билеты Метула-Кацрин [82]и прочую дребедень. Лучший способ затереть свои следы! Правда, Алик?

— Хорош трепаться, Валерка! Нервы сдают?

— Возможно. Надоело ждать. Так мы только себя накручиваем. Пора идти и работать . Тем более, нам надо смыться до рассвета.

— Ладно, пошли! Кажется, вокруг все тихо. Спокойно и по-деловому. Как говорил Бендер: "В случае чего, мы — не нашедшие выхода провинциалы." Вперед, Киса!

Три темные фигуры почти беззвучно выскользнули из-за громоздившихся на склоне холма камней. Ночь была тихая, звездная и, как и было рассчитано, безлунная. Легкий ветер шевелил кроны деревьев. Внизу, у подножья берущих здесь начало Кармельских высот [83], мерцали редкие огни мошавов и киббуцев. Привыкшими к темноте глазами можно было различить и полосу прибоя на побережье Средиземного моря, и мерцающие отблески фар редких автомобилей, несущихся по шоссе Тель-Авив — Хайфа. И ночью Сад был спокоен, величественен и совсем не враждебен человеку. Перед ребятами, одетыми в одинаковые дешевые тренировочные костюмы и кеды (вся одежда была куплена на арабском шуке [84]в Наблусе [85]и должна быть сожжена после ), гостеприимно распахивались входы в широкие аллеи и укромные дорожки. Сад доверял людям. Ведь это они, люди, сотворили на пустом каменистом холме эту красоту. Но эти трое пришли в Сад ночью не для того, чтобы по доброй израильской традиции посадить дерево или полить лужайку…