Николай Романов - Встреча с границей

Вошла мама с высоко подоткнутым подолом и ахнула.

— Батюшки-светы! Откуда такая красивая помощница?

Люба стряхнула с платья колечки пахучих смолистых стружек, приветливо поздоровалась и даже, кажется, сделала небольшой реверанс.

— Никак, Павла Корнилова дочка? На бабушку похожа.

— А я ведь не помню бабушку. У нас даже фотокарточки ее нет.

— Какие уж там карточки. Это сейчас запросто щелкают. Фотографов развелось, словно мух. Да еще велосипедистов. Поднялся на ноги и уже кричит: мама, купи ласипет! Пройди по улице, у каждого крыльца торчат. Да еще не простые — моторные. Что же мы на дворе-то стоим? — спохватилась мама. — Любой, кажется, звать-то? Ну, зайди в избу, Любаша, посмотри на наше деревенское житье. А ты бы, Колюша, обулся...

Может так случиться, что взрослый балбес наденет рубаху наизнанку? Оказывается, может. Проверено...

— Как у вас хорошо, чисто! — восхищалась Люба. — А у дяди Феди грязищи — хоть на тракторе вывози. Пять дней убираю и убрать не могу.

«Ну, сейчас не только дяде Феде, а и еще кое-кому попадет», — вспомнил я про посещение «комсомольским руководством» избы тракториста. Но девушка благоразумно промолчала. Умолкла и мама. Она украдкой посматривала то на Любу, то на меня, и в ее глазах, как и утром, я снова уловил тревогу. И что за неотложная работа вдруг объявилась у нее во дворе?

— Есть одно предложение, секретарь, — начала девушка, как только мама вышла. — Но я не знаю, могут ли приезжие комсомольцы вылезать со своей повесткой дня?

— Смотря какой.

— Ага, страхуемся? Организовать вылазку в лес.

— В каком составе? — отбивался я контрвопросами, пытаясь уловить, насколько серьезен этот разговор.

— В составе тебя, меня и двух палок. Ты за гида, я за экскурсанта. Молчание — знак согласия? Тогда завтра в шесть ноль-ноль по московскому времени. Разрешите откланяться! — Люба шутливо вскинула руку к воображаемому козырьку, щелкнула каблуками босоножек и шагнула в сени.

Я устало опустился на лавку.

Странно, очень странно устроен человек. Вместо того чтобы радоваться, он вдруг загрустил. И загрустил потому, что то, о чем можно было только мечтать, вдруг свершилось просто, буднично и даже как-то по-шутейному. Неожиданно быстрое знакомство, вечерняя рыбалка, а теперь поход в лес...

Что ж, Любу тоже можно понять. Ей скучно. Дружки и подружки далеко, а под руками только вот такие, босоногие, как я. Правда, эту босоногую деревенщину тоже можно к чему-нибудь приставить, например, копать червей, снимать ершей с крючка, тащить рюкзак...

Да, быстро гаснут твои праздничные звезды, Николай Иванов. Сверкнули и пропали.

Так, начиная с рубахи, и пошло сегодня все наизнанку.

Ровно в шесть утра Люба стояла под окнами нашей избы в легкой спортивной куртке, в наглаженных узеньких синих брючках и в желтых ботинках на толстой резиновой подошве. В ее плечи вдавились лямки тяжелого рюкзака.

«Чем она набила этот мешок?» — гадал я, не очень торопясь стать носильщиком. Настроение, испортившееся вчера, не выравнивалось.

— Его секретарское высочество плохо спало? — улыбаясь, встретила меня Люба. — Или раскаивается, что дало согласие на вылазку в лес? А это что? — выхватила она из моих рук газетный сверток.

— Ну, харч... — грубовато ответил я.

— Харч — сюда. — Люба сняла с плеч лямки, дернула застежку-молнию и опустила мой сверток в рюкзак. — А зачем новые ботинки, костюм? Сейчас же все меняй на стоптанное, рабочее, удобное. Чем плохи твои вчерашние брюки?

Я даже поперхнулся от неожиданности. Что это, издевательство? Сама словно с витрины соскочила, а меня хочет обрядить в стоптанные башмаки? Пожалуйста! Могу вообще босиком. Нашему брату не привыкать. Но зачем так старательно подчеркивать разницу между нами?

В сенях меня перехватила мама.

— Куда это ты вырядился ни свет ни заря?

— В лес. Гидом.

— Что?..

— Лес надо кое-кому показать, — невнятно промямлил я.

Глаза мамы повлажнели, руки, лежавшие на груди, расслабли, сползли вниз.

— Отец-то ее хоть знает?

Я забыл, за чем пришел. Рылся в шкафу и ничего не видел. Мама подошла ближе, положила руку на мое плечо.

— Тебя спрашиваю, отец знает?

— Знает. Сама попросила...

— А что ищешь?

— Рубашку бы похуже. Да и костюм этот жалко... Мам, далеко пойдем, можем задержаться. Передай Луке, что я не буду сегодня.

— Давно ли рассказывал, как пробирали Петьку Стручкова за отлынивание от работы, а сам что делаешь?

— Так это ж совсем другое, это ж особый случай... — Я боялся посмотреть маме в глаза и чувствовал себя самым несчастным человеком. И уже на ходу добавил: — Все равно не подвезли материал для крыши, и завтра не предвидится...

«Имею честь представиться, гид в выцветших штанах!» — мысленно отрапортовал я. Но Люба даже не обратила внимания на мой наряд.

— А здорово мы придумали! — заговорила она, когда вышли за околицу. — Ты даже не представляешь, как давно я мечтаю побывать в настоящем лесу. Мне папа много о нем рассказывал. У нас такой роскоши нет. Одни худосочные кривые дубки на взгорье. Тени и той не дают. Ты хорошо знаешь лес?

— Конечно! — выпалил я с подозрительной поспешностью. Правда, ближний я на самом деле знал хорошо. Сюда мы ходили за грибами, за ягодами и просто погулять. Но лес тянулся на десятки километров, туда мы не осмеливались забираться. Но раз оступившись, уже продолжал хромать на обе ноги. — Удивительный лес! Подойдешь к опушке — стеной стоит. Темные дубравы, березовые рощи, столетние сосны, ели. И зверья всякого полно.

— Компас взял? («Так тебе и надо, хвастун!» — подумал я.) — Что ты молчишь? — допрашивала девушка.

— У меня нет.

— А часы?

— Забыл.

На лицо девушки набегает ироническая улыбка. Но она адресуется не только мне. Люба критикует воскресный вечер на вытертом, пыльном пятачке у колхозного клуба, посмеивается над кривлянием ребят, над дикими прическами девчонок.

— Не люблю мальчишек тихих, степенных, рассудительных. Но и ваших кривляк не перевариваю. Весельем тоже надо управлять, товарищ секретарь!

Люба шагает легко, уверенно, широко размахивая палкой. Можно подумать, что она не сидела за партой, не зубрила учебники девятого класса, а только и делала, что прокладывала туристские маршруты. Голова не покрыта, косы аккуратно заправлены под воротник спортивной куртки. Наши девчата давно бы приклеили бумажные нашлепки на нос, чтобы кожа не слезла, а эта словно нарочно подставляет лицо горячему ветру.

«Не люблю мальчишек тихих, степенных, рассудительных». Эх, если бы они на самом деле были рассудительными. Предполагал, что меня взяли в дорогу вместо носильщика, а топаю налегке. Люба не расстается со своим рюкзаком. И привалы хочет делать только через пять километров, по военным правилам. А ведь я думал: сахарная, растает. Как ей идет этот костюм.