Николай Романов - Встреча с границей

Старшина Аверчук поднял всех рано. Некоторые солдаты только что пришли с границы и легли отдыхать. Обычно ранний подъем связывался с ожиданием начальства, и мы, готовясь к построению, стали драить на себе все, что хоть в какой-то степени могло блестеть.

Но на этот раз получилось не по-писаному. Начальство в лице офицера штаба отряда подполковника Зубашко — живого, энергичного, скупого на слова и расточительного на жесты — находилось уже в канцелярии.

— Буду проверять строевую подготовку. Но начнем не с построения. Почему? В строю люди как люди, а подай команду «Разойдись» — и кончился воинский порядок. Получается: строй — для начальства, остальное — для рядовых. Итак, о цели моего приезда никто не знает.

Но...

Но надо же было случиться, что именно в это время в канцелярии по каким-то делам находился Петька Стручков. Понятно, что через несколько минут уже всем было известно о замысле приезжего начальства...

Жизнь пограничной заставы, как электрический ток в проводах, не замирает ни на одну секунду. Не могла она остановиться и в это утро. Из комнаты службы по заранее расписанному графику высылались очередные наряды, принимались сигналы с границы, телефон пропускал через дрожащие мембраны снизу вверх и сверху вниз служебную информацию. После подъема — физзарядка, чистка лошадей, стрелковый тренаж, завтрак.

Правда, обычно мы поднимались и завтракали в разное время, в зависимости от ночного дежурства, ну а тут в столовую прошли строем и даже сделали лишний круг с песней.

Словом, экзамен вне строя мы выдержали. Да и в строю не подкачали, если не считать, что молодой и игривый пес опять ухватил Гали за пятки и положил в снег. Конечно, собака персонально к Архипу ничего не имела, а просто цеплялась за него, как за левофлангового.

Начальник заставы майор Козлов и всегда был напряженно собран, а сейчас вытянулся в струну. Голос его звенел. Команды были раздельными, четкими, призывными. Казалось, что даже зеленые силуэты безликих воинов сорвутся с фанерных щитов и встанут с нами в одну шеренгу. Мы еще ни разу не видели его таким подчеркнуто строгим и вместе с тем торжественно молодцеватым, точно он готовился к проведению праздничной церемонии.

Настроение майора передалось даже таким «косоногим», как Гали и Стручков. (Словечко «косоногие» было пущено Ивановым-вторым и с его легкой руки сразу вошло в обиход на заставе.) Мы перестраивались, сходились, расходились, равнялись, застывали неподвижно по команде «Смирно», поворачивались на месте, на ходу, держали равнение направо, налево, на середину. Промерзлая земля гулко отзывалась на стройную поступь наших ног.

Но вот последняя команда. Подполковник с чувством поблагодарил нас за отличную строевую подготовку, пожелал дальнейших успехов в учебе и обнадежил, что в проходящем смотре мы займем одно из первых мест в отряде.

Затем офицер штаба счел нужным особо отметить молодых: Иванова-второго, Лягутина и, к удивлению всех, Стручкова.

Петька позировал, словно перед кинокамерой. История должна знать своих героев!

Иванов-второй был бледен. Только я знал, чего ему стоило бодрое размахивание все еще не зажившей правой рукой. Секретарь наравне со всеми ходил в наряд, выполнял тяжелые хозяйственные работы. Причем после объявленного ему начальником заставы взыскания делал это с каким-то вызывающим ожесточением, точно радовался обжигающей боли в руке.

Предсказание офицера штаба сбылось. Примерно через неделю был получен приказ по отряду об итогах смотра строевой подготовки, где наша застава именовалась лучшей. В этом же приказе майору Козлову и старшине Аверчуку объявлялась благодарность.

Приказ перед строем зачитал начальник заставы. Читал он четко, отрывисто, точно подавал строевые команды. Затем с минуту выждал, чтобы перечисленные пункты поплотнее улеглись в нашей памяти, и начал уже от себя. В новом учебном году это первый бросок за лидерство в отряде, а может быть, и в округе. За ним должны последовать другие: по пограничной подготовке, тактической, стрелковой, по всем дисциплинам. На заставе не должно быть и не будет отстающих пограничников. Наш лозунг: учиться и нести службу только на «отлично».

— Разойдись! — скомандовал майор и пружинистым шагом направился в канцелярию.

День обещал быть праздничным. Повар палил поросенка из подсобного хозяйства, и запах жареного растекался по всей заставе. Старшина Аверчук распрямил свои черные брови и ходил вразвалку, улыбающийся. В ленинской комнате на полную мощность гремел радиоприемник. Некоторые солдаты крутились перед зеркалом, расправляя складки на выходном обмундировании.

Но больше всех важничал Стручков. Его усердие на строевой не осталось незамеченным: Аверчук стал назначать его старшим групп по выполнению хозяйственных работ. Уже на второй день после смотра он командовал:

— Становись! Равняйсь!

В строю стояли всего трое: Потехин, я и вновь прибывший солдат Сидоров. Он был третьего года службы, но его можно было принять за новобранца: мягкий, стеснительный, услужливый. Мы пока знали только то, что зовут его Костя, что он играет на баяне и прибыл на заставу не в порядке уравнения возрастов, а на укрепление самодеятельности.

— Топор, голову направо! И выпячивай грудь, а не брюхо!

— Чего орешь, обалдуй, трах, бах, тарабах! — громыхнул Потехин. И, словно испугавшись собственного голоса, сразу умолк, смутился.

— Разговорчики в строю! — не унимался Стручков. — Смирно! Вольно! Разобрать лопаты!

До места работы было шагов пять, но Петька опять начал строить, теперь уже с лопатами.

— Шагом марш! Смирно! Равнение направо!

Справа шел старшина Аверчук. Он не посмел поздороваться с нами, как сделал бы генерал, но и не одернул Стручкова.

Начали расчищать снег возле конюшни.

— Работай, работай, орлы! — покрикивал Петька. А сам, подлец, был без лопаты.

Последнее время я не перестаю думать, что же все-таки происходит на заставе? Внешне она не изменилась, если не считать, что на фанерных щитах во дворе вместо лозунгов появились фигуры военных, иллюстрирующие разные положения из строевого устава. Занятия идут ровно. Маршируем исправно. Недавно зажарили и слопали молодого поросенка в честь итогового приказа по строевой подготовке.

И тем не менее застава имела как бы две стороны. Одна — лицевая, с четким строевым шагом, надраенными до блеска бронзовыми пуговицами, бойкими рапортами, безукоризненной чистотой во дворе, в помещениях, на складе, конюшне. Другая — внутренняя, полная контрастов. Стоит солдатам остаться одним, и невидимые нити, связывающие их на занятиях, как бы расползаются, словно бумажный шпагат в воде. Каждый начинает дуть в свою дуду.