Михаил Демиденко - За Великой стеной

Сом вывалил из кармана на угол стола кипу долларов.

— Это тебе... Купишь сама подарок. Бери! Я о тебе помнил, спроси у приятеля. — Сом подмигнул Пройдохе. — Говорил я тебе или не говорил?

— Он о вас очень часто вспоминал, — врал напропалую Пройдоха. — Каждый день все говорил о вас, все говорил... Он вам принес подарок...

Ке незаметно под столом отстегнул часы, вынул их и протянул девушке.

— Мы заходили и купили для вас.

Про себя Пройдоха подумал: «Раз Сом сует столько денег, то и за часы отдаст».

— Да, точно, подарок, — обрадовался Сом и, взяв за руку девушку, повел в конец кабинета, посадил рядом с собой. Девушка покорно села, но отвернула голову...

«Ничего себе скромница, — подумал Ке. — Духами-то несет. Дорогие духи. Французские. Я продавал такие на «черном рынке» дома, в Сайгоне».

— Еще помнишь обо мне, — расплылся в улыбке Сом, — берегла мой подарок...

«Сом духи подарил, — сообразил Пройдоха. — Дорогая девица. Стоит денег».

Принесли закуску, бутылку виски. Пройдоха прочел этикетку «Джэк Даниэле».

«Не поддельное! — подумал он. — Я такого сроду не пробовал. Ох молодец я! Теперь я человек!»

Ке пил маленькими глотками, заедая трепангами, морскими водорослями и еще какими-то закусками из рыб, птицы.

Пройдоха не заметил, как пришла Дин. Он почувствовал, что кто-то сел рядом. Дин налила ему рюмку, положила в тарелку соленых креветок, жареной свинины с молодым бамбуком, предложила отведать особое блюдо — «ласточкино гнездо». Береговые ласточки лепят гнезда из особого растительного состава, смоченного слюной; гнезда собирают на отвесных скалах, отваривают и фаршируют, получается неповторимое блюдо, тонкое по вкусу, но невероятно дорогое. Ке не раз слышал о нем.

Вино туманило сознание... И стены кабины уплыли вдаль. Щеки у Ке рдели, но уже не от застенчивости. Он чувствовал себя уверенно и заносчиво. Рядом сидела Дин. Одетая не в театральное кимоно, а в тщательно отутюженные темно-синие брюки, цветастую сатиновую кофточку с разрезом внизу, отчего виднелось тело, нежное и смуглое.

У нее была красивая прическа... У Пройдохи перехватило дыхание. Она робко ухаживала за гостем, опасливо поглядывала на Мичико, которая сидела на коленях у гостя и кормила его, точно большого непослушного ребенка. Сом открывал пасть. Он жмурился от удовольствия.

— Ну как, птенчики, познакомились? — спросил Сом.

Мичико с улыбкой наблюдала за парой.

— Господин ничего не ест, — пожаловалась Дин.

— Он тебе заплатит без наценки за закуски, — сказал Сом.

Пройдоха с трудом потом вспоминал те часы, которые провел в «чайном домике».

Дин просила:

— Хватит, не пей! Тебе плохо будет... Сиди тихо! Убери руки!

— Хочешь, я подарю тебе кусок шелка? [27] Подобный подарок считается во Вьетнаме объяснением в любви. — нахально спрашивал Пройдоха, как будто знал ее бесконечно давно. Она воспринимала его беспардонность как норму, видно, другого отношения она не знала.

— Ты давно здесь работаешь? — спросил Пройдоха.

— Недавно, — ответила девушка. — Меня вначале к гостям не выпускали. Я на кухне мыла посуду. Потом внизу работала — подавала мороженое. Внизу нет заработка... Не то что здесь, на втором.

Сом затих. Его кудлатая голова лежала на коленях подружки, а та, устало вздохнув, пододвинула к себе какое-то блюдо.

— А ты что притих? — спросила она бесцеремонно у Пройдохи. — Кавалер... Закажи мороженое, конфет, что-нибудь сладкое.

— Пожалуйста, — сказал пьяно Ке.

— Дин, принеси... Хороших конфет возьми, шоколадных. Да побольше.

Они шли не по главным, залитым неоновым светом улицам, а по крутым ступенчатым улочкам. И всюду были люди, того гляди, наступишь спящему на руку. Что ж поделаешь! Самая большая плотность населения на земном шаре — на одном акре тысячи душ.

Они пришли к Дин. Она жила в разрекламированных колониальными властями многоэтажных бараках. Бараки, как поганки, разрослись по окраинам Гонконга. Дешевые четырехэтажные здания с узкими скрипучими лестницами и верандами, которые, как удавы, обвили четыре этажа. В бараках отсутствовали водопровод и канализация, тускло горели электрические лампочки... В одной комнате ютилось до десяти семей — дети, старики, молодые. Спали вповалку на самодельных нарах, на верандах, даже на ступеньках лестниц... Скопище грязи, нищеты, отчаяния. Все было пропитано запахом пищи и отбросов.

Дин сюда вела дружка по узкой тропинке, чтобы сократить расстояние. Они прошли мимо импровизированных сараев, стены которых были сделаны из расплющенных консервных банок, как во вьетнамских «стратегических» деревнях. В сараях спали свиньи — пожалуй, им было просторнее, чем людям в бараке.

Дин жила на втором этаже. У нее была комната... Но в ней спала старуха.

— Моя тетя, — вяло сказала девушка.

— Добрый вечер, добрый вечер! — закивала, как приказчик в лавке подержанных товаров, старушка. Было что-то неприятное в ее заискивании перед парнем, которого привела на ночь «племянница». Старушка скатала циновку, взяла валик-подушку и исчезла. Ке догадался, что перебралась в соседнюю комнату, за дощатой перегородкой кто-то заворчал спросонья:

— Вечно бродят.

— Тихо, гость, — зашамкала старушка.

— А мне-то что, — ответил злой голос. — Мне от нее не перепадет.

— Замолчи!

— Ну и пусть слышит! Я орать начну, слезь с моей ноги!

— Замолчи, а то я тебя выгоню.

— Старая сводня!

— Тсс...

— Заткнитесь вы! — послышался другой голос. — Чуть свет вставать! На ткацкую фабрику добираться!

Захныкал ребенок, «полчеловека». Тихий женский голос стал успокаивать. Сколько было там людей за стенкой, трудно было представить.

Ке с радостью разулся на пороге комнаты, снял ботинки — они жали. Надо было купить на номер больше, но он хотел, чтобы ноги у него выглядели миниатюрными, как у старой китаянки с бинтованными ступнями. Он никогда не носил европейской обуви, и ноги ныли, точно Ке перенес допрос в сайгонской полиции.

Стояла низкая деревянная кровать, столик, на столике транзистор. Транзисторы, швейцарские часы, английский трикотаж, японские фотоаппараты в Гонконге стоили дешевле, чем в любой точке земного шара, дешевле даже, чем в стране, где они производились, — контрабанда. Ради иностранной валюты правительства глядели на подобный «экспорт» сквозь пальцы.

На окнах батистовые занавески, к стене прислонился низенький трельяж, на столике румяна, духи... Дин молча поставила на столик бутылку «Сатерана» и фрукты, вынула из сумки конфеты, которые заказывал Пройдоха.