Виктор Вучетич - Передайте в «Центр»

Сибирцев курил, пуская дым в лепной потолок.

— Прошу, Мишель, — пригласил Кунгуров, но тут же словно спохватился: — Виноват, виноват…

Он подошел к шкафу и достал из него фужер, взглянул на свет: чистый ли? Поставил рядом с рюмками, налил наполовину.

— Хозяин должен помнить привычки гостя, — и капнул себе в рюмку. — Прошу.

Выпили. Сибирцев молчал, так же рассматривая потолок и чувствуя нетерпение контрразведчика.

— Кажется, я могу вам кое в чем помочь, — наконец сказал Сибирцев. — Не уверен, что это то, что вам нужно, но… кто знает?.. Помните, в прошлом декабре… нет, уже в январе, когда примчался этот наш сумасшедший Скипет­ров, Григорий Михайлович готовил иркутскую акцию? Вы помните, по поводу нашего несчастного адмирала… Так вот. Я зашел к шифровальщикам и, если не ошибаюсь, говорил с ним, с Сивачевым, о скором наступлении… Он мне, кстати, казался вполне приличным человеком.

Сибирцев рассказывал контрразведчику об одной из секретных акций по спасению Колчака из Иркутской губчека. Она готовилась в строжайшей тайне, но именно поэтому была известна даже нижним чинам, никакого отношения к штабу не имеющим.

— Так вот, если Сивачев оттуда, — Сибирцев пальцем показал под свое кресло, — то я теперь понимаю, почему это дело с треском провалилось.

Кунгуров внимательно смотрел на Сибирцева и соображал, правду он говорит или валяет дурака. Но Сибирцев был серьезен и даже заметно удручен.

— Но почему именно с ним возник этот разговор? — спросил контрразведчик.

— Ах, Николeq \o (я;ґ), — Сибирцев слабо махнул ладонью. — Бы же понимаете… Видимо, я что-то сказал об адмирале. Сивачев посочувствовал. Вы прекрасно знаете о моем отношении к Александру Васильевичу… Я сказал — он посо­чувствовал. Сочувствие в наше время — единственное, что осталось из всех естественных человеческих проявлений. Падки мы на него. Думаю, поэтому. Впрочем, не помню. Хотя разговор такой, если не ошибаюсь, был.

Сибирцев достал из внутреннего кармана выигранные вчера у ротмистра часы и, щелкнув крышкой, посмотрел время.

— А что, — сказал он, пряча часы обратно, — не закатиться ли нам куда-нибудь позавтракать? Если вы, разумеется, свободны?

Кунгуров проследил за его движением.

— Вы с ним говорили о чем-нибудь?

— Я же сказал, — удивился Сибирцев. — Нет, сейчас.

— Помилуйте, о чем?.. Я даже не уверен, узнал ли он меня, так вы его обработали…

— Между прочим, — помедлив, словно решился Кунгу­ров, — это его часы.

— Как?!

— Да-да, его, — губы Кунгурова зло скривились. — Взяты при обыске.

Сибирцев непонимающе уставился ему в глаза. Потом достал часы, несколько раз машинально щелкнул крышкой.

— Вы хотите сказать?..

— Нет, успокойтесь, — ротмистр невинно усмехнулся. — Они ему больше уже не понадобятся.

— Николeq \o (я;ґ)… — Сибирцев осуждающе покачал головой. — Да если б я знал…

— Вы же сами заметили, что в нашей жизни мало человеческих ценностей, — цинично бросил контрразведчик. — Ценностей, достойных внимания. Конечно, я мог бы и не играть на них. Но что поделаешь? — вздохнул он. — Игра… азарт…

— Ну, — после паузы сказал Сибирцев, — я полагаю, вы не собираетесь выставлять их в качестве улики? Впрочем, —дон тут же, — вы можете их у меня выкупить. — И, заметив, как окаменело лицо Кунгурова, закончил: — Хотя, не скрою, они остались бы приятной памятью о нашем с вами знакомстве.

— Сделанного не воротишь, — махнул рукой Кунгуров. Он, возможно, уже осуждал себя за откровенность.

— Но я так и не понял вас. Что же, улики против этого несчастного так серьезны?

— Не скрою, да.

— Жаль, — пробормотал Сибирцев. — Всегда неприятно разочаровываться в людях. Даже если их почти не знаешь.

— Почти не знаешь, — со значением повторил Кунгу­ров. — Так куда вы меня повезете завтракать?

“Проиграл ты, Кунгуров, — подумал Сибирцев. — И твой многозначительный тон тебе не поможет…”

В тот же день он совершил непростительную ошибку. Напоив Кунгурова до бессознательного состояния, Сибир­цев отвез его домой, а сам помчался в управление Китайско-Восточной железной дороги, где после расформирования отряда “орловцев” в качестве помощника самого Путилова подвизался Володька Михеев. Это был единственный адрес, по которому Сибирцев не должен был никогда, ни при каких обстоятельствах появляться. Но вызывать Михеева на связь и ждать его Сибирцев не мог: перед ним стояли глаза Яши Сивачева. И он представлял себе, что эти мерзавцы из контрразведки сделали с дядькой Федорчуком.

Разговор состоялся короткий, но очень неприятный. Си­бирцев потом краснел, вспоминая о нем: как мог он допустить такое вызывающее мальчишество и поддаться панике. Однако ведь речь шла о жизни человека, которого кунгуровские садисты могли замучить с минуты на минуту. Розовощекий, всегда веселый Михеев был на этот раз, казалось, вне себя от ярости. Понимая побуждения Сибирцева, он тем не менее высказал ему все, что думал по поводу такого поразительного нарушения конспирации. В конце он рассказал о страшной судьбе арестованного машиниста Федорчука, буквально растерзанного палачами, и о том, что уже дважды предпринимались попытки извлечь арестованных из контрразведки. Но обе попытки окончились трагически. Первый, шедший с крупной суммой денег для подкупа охраны, погиб в неожиданно вспыхнувшей перестрелке, а второй попросту угодил в лапы Кунгурова. И с тех пор о нем ничего не известно.

Михеев предупредил также, что Сибирцеву надо быть готовым к исчезновению. Приказ из Центра мог последовать в любую минуту. И действительно, такой приказ пришел через полтора месяца, в середине апреля. Сибирцеву было предложено выехать в район Читы, где разгорелись серьезные бои, для инспекции, и там он, что называется, пропал без вести. Он ушел, хотя ему казалось, что интерес контрразведки к нему уже начал ослабевать. Порой Си­бирцев думал, что столь скорое и безоговорочное решение Центра было в какой-то мере связано и с его явным нарушением требований конспирации…

Но это было уже потом. А в те февральские дни Кунгуров цепко держал его под своим наблюдением. И то, что после посещения им Михеева не последовало никаких акций, можно было объяснить лишь чистой случайностью. Может быть, даже тем, что в тот вечер Кунгуров был мертвецки пьян.

Через несколько дней после очной ставки с Сивачевым Кунгуров, якобы случайно встретившись в штабе с Сибирцевым, взял его за рукав и, отведя в угол, доверительно сообщил:

— Пришлось пустить в расход.

— Кого? — не понял Сибирцев.

— Ну, этого нашего Сивачева. Никакого от него толку, — контрразведчик впился в Сибирцева глазами. — А то его чуть было не выкрали у нас. Даже деньги хорошие предлагали. Видно, кому-то он был еще нужен…