Николай Панов - Орлы капитана Людова

— Принято решение снова войти в Инрелед, — прокричал Чижов сквозь рев непогоды. — Ветер скверный подул, и волна больше. А в шхерах давно нет тумана. Подходим к входному фарватеру, будем делать поворот по пеленгу маяка Скумкам.

— Уже открылся маяк?

— Время еще не вышло…

— Сигнальщики, ищите справа по носу белый огонь маяка! — донесся из темноты повелительный голос Курнакова.

— Есть, искать справа по носу белый маячный огонь!

Игнатьев прошел в штурманскую рубку. Курнаков, смахивая дождевые капли с лица, склонялся над картой.

— Эхолот включите, Игнатьев, — сказал он, словно и не заметил отлучки лейтенанта. У Курнакова был утомленный, охрипший голос.

Игнатьев включил эхолот. Красные искры стали проноситься в прорезях указателя морских глубин.

— Сейчас приходим на видимость маяка Скумкам, — заговорил удовлетворенно Курнаков, взглянув на эхолот, снова наклоняясь над картой. — По пеленгу на маяк делаем поворот на тридцать два градуса в шхерный фарватер. На море рельс нет, но пока, чтобы не сглазить, идем, как по рельсам…

От переборки, из переговорной трубы раздался тонкий свист.

— Штурман, когда откроется маяк? — глухо прозвучал голос Сливина в медном раструбе.

Курнаков взглянул на часы.

— На видимость маяка Скумкам приходим через минуту!

Он привычно взглянул на счетчик оборотов, как бы проверяя себя.

Громко, отчетливо тикали часы.

Курнаков ждал.

Нетерпеливо потянулся к переговорной трубе.

— Открылся огонь маяка?

— Не видно маяка! — прозвучал голос из медного раструба.

Минуты шли, как часы. Что-то дрогнуло в лице Курнакова. Он хрустнул пальцами, не отводя глаз от циферблата.

— Штурман, на мостик! — сердито прохрипела труба.

Курнаков толкнул дверь рубки. Игнатьев следовал за ним.

— Ну, штурман, что же ваше счисление, где Скумкам? — резко спросил Сливин.

Впереди была сплошная, чуть поредевшая предрассветная мгла. Курнаков всматривался в эту мглу, заслонив ладонью глаза от слепящих дождевых струй.

Борт взлетал и опускался, вздымаемый крутыми волнами. Усиливался береговой ветер. «Как трудно сейчас буксировать док в океане, чтобы не лопнули напрягающиеся тросы…» — подумал Игнатьев.

— Нет, не открывается маяк, — сказал сквозь ветер недоуменно Чижов. — Мы уж и так тут сигнальщиков атакуем.

— А вы не атакуйте сигнальщиков, а старайтесь раньше их заметить огонь, — откликнулся невозмутимый, как всегда, Потапов.

Сливин подошел совсем близко к Курнакову.

— Может быть, не включен маячный огонь, штурман?

— Должен быть включен! Не было предупреждения мореплавателям. Белый затмевающийся огонь при входе в фарватер… Должен быть включен…

— А может быть, в счислении ошибка, Семен Ильич? Учитывали все поправки на дрейф?

— Не мог я просчитаться! — сказал Курнаков с силой и почувствовал, как заколотилось рывками сердце, похолодели пальцы. А если и вправду не заметил ошибки в счислении? Взял всю ответственность на себя и вот — допустил ошибку!.. Он снова проверял в уме все поправки и расчеты.

— Не могла просчитаться штурманская часть, Николай Александрович, — уверенно повторил он.

Замигал впереди красный отчетливый свет — клотик «Пингвина».

— С «Пингвина» запрашивают, — докладывал Жуков. — «Не вижу маячного огня, продолжать ли заданный курс?»

— Вижу белый затмевающийся огонь! — прозвучал из темноты голос Михайлова.

Все подались вперед. И точно: далеко-далеко справа возникло белое световое пятно. Заблестел, равномерно вспыхивая и затмеваясь, долгожданный свет маяка.

— На двенадцать минут просчитался-таки, штурман, — вполголоса сказал Сливин над ухом Курнакова. В его голосе слышались легкий упрек и в то же время огромное облегчение. — Сколько градусов поворот, говорите?

— Поворот тридцать два градуса, иметь курс шестьдесят семь градусов…

Курнаков снова пеленговал маячный огонь.

— Время поворота вышло!

Он продолжал — до боли в глазах — всматриваться в далекий свет. Да, несомненно, это белый затмевающийся огонь… Маяк, установленный на зюйд-вестовой оконечности острова Скумкам… И в то же время… Почему он открылся так поздно?

«В обычных условиях следовало бы отдать якоря, дождаться утра, чтобы уточнить свое место, — мелькнула мысль. — Но здесь не станешь на якорь, на этих океанских огромных глубинах…»

— Сигнальщик, передать на «Пингвин»: «Курс шестьдесят семь градусов!» — приказал Сливин.

Курнаков вошел медленно в рубку. Просчет на двенадцать минут… Возможно, Игнатьев на своей вахте, увлекшись стишками, не учел величину дрейфа, а он не заметил ошибки?.. Да, вот и объяснение… Младший штурман не учел дрейфа от встречного ветра, а он вовремя не исправил ошибку…

Курнаков глядел на часы, на репитеры гирокомпаса и лага. Не хотелось поднимать глаз на тихо вошедшего, остановившегося у штурманского стола лейтенанта. Все-таки мельком взглянул и увидел, с каким недоумением всматривается Игнатьев в серо-желтую гладь навигационной карты.

Особенно раздражал сейчас Курнакова светлый чуб, падающий на глаза лейтенанта. Расстроенный, Игнатьев забыл даже заправить волосы под фуражку.

— Да, прокладку вести — это вам не стишки писать, — почти невольно сказал Курнаков.

Игнатьев вспыхнул, повернулся к нему. Но Курнаков думал уже о другом. Все же что-то смущало его в этом так поздно открывшемся маячном огне.

Курнаков всмотрелся в красные вспышки над цифрами глубин эхолота. Рванулся к переговорной трубе.

— На мостике!

Его голос перехватило, он даже поднес руку к горлу, но огромным усилием воли овладел собой.

— На мостике! Резко уменьшаются глубины. Идем к опасности!

Еще раз взглянув в эхолот, бросился на мостик.

— Полный назад! — услышал он команду Сливина.

Звякнул машинный телеграф.

— Сигнальщики, передать на «Пингвин»: «Полный назад!»

Все последующее слилось в вихрь вытесняющих друг друга впечатлений.

По-прежнему работали под палубой машины, но стал тише свист ветра в снастях. Рванулись из-за кормы вспененные волны. И в то же время резкий толчок, как удар электрического тока, потряс мостик.

— Что там на юте? — крикнул Сливин. Пробежал по мостику, перегнулся через поручни.

По палубе, по металлическим ступеням трапов звучал топот многих ног. Сразу усилилась качка. Ледокол переваливался с борта на борт. Выбежавший из штурманской рубки Игнатьев ухватился за кронштейн.

— Лопнули буксиры! — раздался голос из темноты. — Боцман Птицын задет тросом!

Из-за кормы, где жидко блестели огни дока, торопливо мигал прожектор.

— Семафор с дока! — громко, возбужденно читал Жуков. — Порваны оба буксира. Стоим на месте. Коснулись грунта.