Владимир Мазур - Граница у трапа

...В баре я проверил кассу Морозова — пересчитал доллары, франки, марки, долго считал товары.

— Слушай, тезка, — взял меня Морозов под локоток, — у меня к тебе дельце.

— Какое? — насторожился я.

— Наташка идет в отпуск. Побудет на берегу. Так вот... У нас с ней серьезно. Я догадываюсь, у вас была... была... Гм... Ну, привязанность. Я ей тоже не мальчиком достался.

Я поморщился.

— К ней, понимаешь, многие вяжутся, даже свадьбу обещают. Женщина она красивая. Ты к ней заходи, если уж сильно хочется, но... В общем, ты меня понял?

— Не волнуйся, — успокоил я Морозова. — Я тебе не соперник. Плавай спокойно.

Морозов расцвел и крепко пожал мне руку.

Наконец я сообразил, откуда у Морозова такое расположение ко мне — опасался за Наташу. Потому и краски всучил.

Будь здоров!

После досмотра я вернулся в музсалон.

Морозов поставил на стол новенький «Панасоник», вынул батареи, вложил вместо них новые. Внешне они ничем не отличались от извлеченных. Затем подсоединил небольшую, мощную гонконговскую батарею к пайке питания. Нажал на клавишу воспроизведения. Магнитофон включился, полилась музыка.

Морозов собрал вещи, взял «Панасоник», пошел к Наташе.

— О! — удивилась она. — Новое музыкальное ведро? Зачем?

— Это, Натуля, тебе. Ты жаловалась на невнимание. Так сказать, предсвадебный подарок в качестве подхалимажа. Целуй скорее!

— Спасибо, Юр, — чмокнула она его в щеку. — Но у меня есть «Тошиба».

— Будет еще один. Для туалета. Твой — стерео, этот — с памятью и программой. Не нравится?

— Нравится, нравится. Ох, тяжелый. Сколько дал? Когда купил?

— Ерунда. Сущие пустяки. А тяжелый оттого, что пайка покрыта спецсоставом. Для тропического и влажного климата. Ну, ты готова?

— Я-то готова, но обещала девочкам накрыть за них столы. Пойдем часа через два.

Морозов подумал и согласился. Если на проходной вновь «шманают», то через два часа таможенники или устанут, или вообще снимут пост.

После досмотра «Амура» Тарасов направил нас помогать пассажирской группе в досмотровом зале. Работали напряженно — туристов было более пятисот, то есть в среднем на каждого инспектора приходилось до тридцать-пятьдесят человек.

В самом начале моей таможенной практики я в основном заботился о том, чтобы не напутать в бумагах, в нужном месте пристукнуть печатью, расписаться, где следует, пропустить то, что положено. А о том, чтобы отыскать спрятанное в тысячах вещей, будто нарочно созданных для сокрытия контрабанды, мало надеялся.

С каждым днем у меня все больше развивалась интуиция. Постепенно наловчился угадывать контрабандистов. От входной двери, вернее от проема в стеклянной стене, закрытой зеленым пластмассовым жалюзи, в мою сторону направлялся очередной путешественник, а я уже следил за его походкой, глазами, движениями рук, затем, во время разговора — за интонациями, ответами, реакцией на неожиданные вопросы и, таким образом, экономил драгоценные минуты, не перекладывал с места на место вещи, не прощупывал, не ворошил. Техника техникой, но главное — личный контакт. Стоило недолго побеседовать, узнать, что из себя представляет человек, заглянуть в глаза — и можно было прогнозировать. Правда, порой попадались изумительные артисты или я просто ошибался, принимая волнение, вполне понятное у человека, отправляющегося за кордон и проходящего контроль, за страх быть пойманным с поличным.

Здание морвокзала выстроено на славу, но кондиционеры устанавливали не иначе, как в конце квартала. За стеклянными стенами полыхала июльская жара, и в досмотровом зале вместо желанной прохлады было душно. Кроме того, сверху, из ресторана, просачивались запахи кухни. Чтобы немного освежиться, я в перерыве между пассажирами выскакивал на несколько секунд из зала и усиленно дышал запахами водорослей, смолы, нагретого асфальта. Насмотревшись на пришвартованный «Амур», помечтав о кружке холодного пива, возвращался за столик.

Легкий гул голосов, шарканье ног, чемоданы, тележки, носильщики в форменных фуражках делали досмотровый зал похожим на багажное отделение. Вдоль широкого прохода стояли высокие столики, за которыми работали инспектора. Из-за того, что жалюзи не пропускали дневной свет, зал был освещен мертвенным светом неоновых ламп.

Раскрыв паспорта, я посмотрел на багаж, на его владельцев.

Передо мной стояли — худой, наголо остриженный турок, мнущий в руке кепку, его маленькая, полная, грустная жена и сын лет десяти, как и отец, коротко остриженный. Мальчик украдкой посматривал на меня из-подо лба и тотчас опускал глаза. Глядел затравленно, видно, боялся моей формы, боялся того, что и отец, и мать ждут моих слов, что они все вдруг оказались зависимы от волн незнакомого человека.

— По-русски понимаете? — спросил я турка.

Он поспешно закивал, словно кто-то невидимый стал толкать сзади в затылок.

— В декларации значится, что вы должны указать, есть ли у вас валюта, золото, серебро, драгоценные камни или вещи, принадлежащие третьим лицам. Вы везде проставили по-русски «нет». Значит, все ясно?

— Да.

— Хорошо. Только вы забыли поставить подпись. Прошу!

— Да-да, — засуетился турок.

Он сунул кепку в карман пиджака, извлек из внутреннего кармана шариковый карандаш и, придерживая левой скрюченной рукой листок таможенной декларации, стал вписывать корявыми буквами свою фамилию.

Я подмигнул мальчишке. Он отвернулся.

— Кем вы там работали?

— Сторож. Очень бедный. Плохо жить. Хочу здесь жить.

Я смотрел на них, невысоких, каких-то помятых. ехавших, вероятно, четвертым классом, и не мог понять, что мне в этой картинке не нравится. Есть такие картинки, на которых что-то нарисовано неверно. Предлагается отыскать ошибку художника. Я пока не мог найти ничего.

За спиной турка бесшумно вырос Никитин. При своем росте и телосложении он двигался мягко, как кошка. Работая на «пассажирах», он не отдыхал в перерывах у своего столика, а подходил ко мне, помогал, подсказывал. И все не спеша, без лишних слов и жестов. Я присматривался к манере его работы, старался подражать. В напряженные дни, когда пассажиры густыми потоками пересекали границу в обоих направлениях и суда безостановочно сменялись у причалов, только такое спокойствие и выдержка могли помочь выдержать колоссальную нагрузку. В некоторые дни на каждого из нас приходилось до сотни человек. Скажи каждому только «здравствуйте» и «до свидания» — и то устанешь.

Став к туркам спиной, для чего ему пришлось обойти стол и приблизиться ко мне, Никитин негромко спросил:

— Беседуешь?

— Начал.

— Ну и как?

— Посмотрим.

Никитин уловил недовольные нотки в моем голосе и деликатно удалился. Понял, что я сам могу работать. Не первый день!