Владимир Мазур - Граница у трапа

Металлоконструкция меня привлекла потому, что сверху отлично просматривались подходы к причалам и здесь был козырек, спасавший от дождя. Не исключена возможность, что моряк попытается попасть на судно не через проходную. Лица людей, изредка появлявшихся на дороге, различались с трудом, но у меня был верный ориентир — ярко-желтая куртка.

Метрах в пятидесяти от меня мокли еще трое — часовые у носовых и кормовых продольных, у трапа. На корме «Сансета» повис намокший гюйс. Работы по случаю дождя не велись, и вахтенного у борта не было (что, впрочем, в порядке вещей на иностранных судах).

Запищала портативная рация, микрофон которой был закреплен зажимом на верхнем кармане кителя.

Я откашлялся, готовясь к неприятному разговору. Вытащить человека после ночной из постели, всучить ему рацию и предложить ждать какого-то контрабандиста — такое переносится с трудом.

— Юрка! — недовольным голосом прохрипела рация голосом Никитина. — Где он? Между прочим, уже половина восьмого.

— Потерпи немного. Не могу же я раздвоиться и ждать одновременно и здесь, и на проходной.

— А если он упьется и уснет где-то под забором?

— Все может быть.

— Думаешь, он полезет через забор? Проще было бы повязать его вместе с фарцовщиком в пять часов с помощью милиции.

— Нельзя. Я тебе объяснил. Его надо, надо взять! Другого момента не будет.

— Вот и ждали б его у трапа. И зачем меня под этакой авантюрой подписывать?

Все-таки Никитин был зануда.

Конечно, можно было бы с помощью милиции задержать «куртку» и «коллекционера» при продаже чего-то там, но что мы могли им инкриминировать? Сущую ерунду! Если «куртка» понесла продавать джинсы или майки, то как потом вытряхнуть из «коллекционера» ордена?

Вовчик узнал, что «коллекционер» живет на улице Кибальчича, в доме номер четыре, квартира тридцать.

Я с тоской посмотрел на черное небо. Сколько можно лить?

А вдруг тип с бакенбардами продал куртку. Или вывернул ее наизнанку? Есть такие куртки. Или перелез где-то через забор?

Вспомнилось, как ночью в туалете управления порта объявились однажды пьяные скандинавы, которые, совершив чудо альпинизма, преодолели четырехметровые ворота, проникли во внутренний двор, пару раз пытались взобраться по крутому склону в обход здания, измазались, как черти, потом отогнули прут решетки и влезли в туалет, считая, что таким образом сокращают путь в порт. Проходная же находилась в двух шагах...

Может быть, «куртка» тоже так надралась, что забыла, где вход?

Кажется, дождь начинал утихомириваться — ветер гнал не такие густые полотнища воды, рябь на лужах стала не сплошной, а прерывистой...

Я посмотрел на «Сансет». В свете судовых прожекторов по палубе расхаживал матрос, проверяя трос, крепящий брезент на крышках трюмов.

Запищала рация.

— Я закругляюсь, — сказал Никитин. — Пошли домой, Юрка.

Я не успел ответить. Из прохода между бунтами вышла фигура в темно-синей куртке и жокейской кепочке. Моряк шел быстро, втянув голову в плечи, держа руки в карманах.

Обошел проходную? Как?

— Давай ко мне! Идет! — рявкнул я.

Я сунул рацию за пазуху, натянул потуже фуражку и стал скоро перебирать руками и ногами на скобах. Они были скользкие от воды, и я успел подивиться тому, что не сорвался, не грохнулся. Наконец очутился на земле. Застывшие ноги плохо подчинялись, и первые шаги давались с трудом. Прикинув расстояние до трапа, поднажал и успел к тому моменту, когда пограничник, похожий на средневекового монаха в накинутом на голову капюшоне, брал из рук моряка пропуск, открыл железный ящик на ножках, в котором хранились пропуска. Уф! Успел!

— Секундочку! — выдохнул я. — Таможня. Не отдавайте паспорт!

Часовой удивленно посмотрел на меня, понял, что зря под дождем таможня бегать не станет, подчинился.

— По-русски понимаете? — спросил я моряка. — Ладно. Тогда по-английски... Вы знаете, что перемещение предметов с берега на судно, — забарабанил я, — без ведома и разрешения таможни запрещено?

Краем глаза я увидел, как из-за угла далекого пакгауза появился Никитин с портфелем в руке.

На лице моряка не отражалось ничего, кроме крайнего удивления и тупого непонимания. Ни капли страха или испуга. Вот нервы! Канаты!

— Ничего нет, — спокойно ответил он.

— И в карманах ничего?

— Абсолютно.

Пограничник с любопытством наблюдал за нами.

Никитин подбежал, взглядом спросил, какие новости.

— Предъявите, что несете! — настаивал я.

— Почему?

— Что — почему?

— Почему я должен предъявить то, чего у меня нет?

— Граница!

— Где граница? — явно издевался моряк. — Не вижу.

— Как прошли в порт? — спросил Никитин. — Куртку вывернули наизнанку и через забор? Станьте сюда, под козырек.

Моряк отошел к будочке тальманов.

Никитин извлек из портфеля портативный металлоискатель, провел им вдоль спины моряка.

Раздался тонкий зуммер.

Все застыли.

Моряк понял, что более валять дурака бесполезно, вытащил сверху из-за спины связку каких-то брелков, внезапно шагнул к борту, швырнул...

Недаром я сторожил каждое его движение. Рука моряка наткнулась на мою, и то, что было в ней, не упало в море, а рассыпалось на мокром асфальте. Никитин оттащил моряка, пытавшегося ударами ног сбросить металлические предметы в воду.

— Что происходит? — спросил чиф сверху.

— Прошу сюда, — предложил я. — Ваш матрос занимается контрабандой.

Чиф нехотя сошел.

— Соберите, — предложил Никитин.

Чиф собрал ордена, медали, знаки отличия. Я снял трубку телефона, находившегося под ящиком с паспортами, и позвонил в таможню.

— Ну и ну! — удивлялся за моей спиной часовой. — Тут на взвод хватит. Где он их взял?

— Поднимайтесь на борт! — приказал я моряку. — Паспорт получите потом.

Мы предъявили часовому свои пропуска и поднялись на «Сансет».

Встреченный в коридоре стюард пошел вызвать капитана, но вместо него нами занялся чиф. Капитан болен, принять не может.

В кают-компании Никитин занялся составлением протокола.

Лысый, с бакенбардами, оказавшись на своем судне, повеселел и, явно забавляясь произошедшим, со смешочками повествовал чифу о своем злоключении.

Чиф откровенно скучал и посматривал на часы. Несколько раз он вставал, выглядывал в иллюминатор.

Вошел стивидор. Он поздоровался со всеми, понимающе кивнул, увидев, чем мы занимаемся, попросил разрешения переговорить со вторым насчет погрузки.

— Я за него, — кивнул чиф.

— Дождь перестал. Можно навешивать предохранительные сети?

— Да. Грузите в твиндек первого трюма.

Я с удивлением посмотрел на чифа. Ничего себе порядочки! Дифферент на нос, а он — в первый трюм!

Я подошел к иллюминатору, выходившему на грузовую палубу, и увидел, как выполняют распоряжения стивидора четыре грузчика. Медленно открылась, собираясь в гармошку, крышка носового трюма. Грузчики принялись навешивать у борта предохранительную сеть, загрузили с помощью крана несколько рулонов сепарационной бумаги.