Виктор Смирнов - Приключения-1966

Начальник сел на койке, задохнувшись, спросил:

— Запеленговали?

— Да. Это миль семьдесят от нас, к северо-востоку. Вот точные координаты.

Они одновременно подошли к столу. Начальник экспедиции углубился в радиограмму, капитан начал разворачивать лежавшую на столе карту. Оба склонились над ней.

— Подают сигналы, значит — живы, — проговорил начальник и посмотрел на капитана, потом снова начал внимательно изучать радиограмму. — Но какой дьявол их туда занес, хотел бы я знать?! И что вообще с ними приключилось? «Баз...» — это, видимо, Базанов. Тарабарщина какая-то!

И добавил, опять поднимая на капитана удивленные глаза:

— Но как они уцелели под водой, если прошло трое суток, а воздуха у них было на двадцать часов?!

«18 августа, 11.35. Глубина 618 метров. Продолжаем погружение в глубоководную Курило-Камчатскую впадину. Связь с кораблем нормальная. Руководит погружением с борта начальник экспедиции Лобов. Все в порядке».

Сделав очередную запись в журнале, я вернулся к своему иллюминатору. Прошло уже два часа после начала погружения, а пока ничего особенного интересного. Или привык? Сколько раз уже мы ныряли!

А Михаил не отрывается от своего окошка. Неудобно ему с такой медвежьей фигурой в детском креслице. Хоть он и привык сгибаться в три погибели над микроскопом. Наверное, поэтому и сутулится. Кажется, медики называют это профессиональными приметами: у ювелира всегда сточен ноготь на большом пальце правой руки, у чертежника — затвердение подушечки правого мизинца. Где-то я читал об этом? Интересно, а у меня в чем профессия проявляется?..

Время от времени, нажимая кнопки на пульте, Михаил берет пробы воды, чтобы потом исследовать их в лаборатории. Лапищи у него огромные, пальцы толстые, грубые, но залюбуешься, как ловко и бережно подхватывает он пинцетом какого-нибудь крошечного усатого рачка или манипулирует с хрупкими пробирками. Тоже профессиональная тренировка...

Ловкий, а недогадливый. Или просто увлекся работой? С трудом различает кнопки, а прибавить света не догадается.

Я включаю ему вторую лампочку. Она прикрыта колпачком, пропускающим только узкую, как лезвие ножа, полоску света.

Поперек стекла иллюминатора, так внезапно и быстро, что я вздрагиваю, проносятся несколько креветок. Что их вспугнуло?

Ага, понятно. За ними гонится большая сардина. Вряд ли им удастся ускользнуть от такой прожоры.

Больше за иллюминатором пока ничего не видно. Да и не моя, собственно, забота вся эта живность. Я наблюдаю за ней больше из любопытства и чтобы помочь Михаилу не пропустить что-нибудь интересное. Но следить за всем этим пестрым хозяйством и разбираться в нем — его задача. Моя область — гидрохимия и морская геология. Для меня пока работы почти нет, только предстоит взять несколько проб воды на разных глубинах. А вот когда прибудем на дно, тогда я стану главным наблюдателем.

— Где же планктон? — вдруг озабоченно бормочет над самым моим ухом Михаил. — У тебя тоже нет? Уже около семисот метров. Забавно!

Он буквально прилип к стеклу, высматривает свой заветный планктон. А Базанов, наш командир и владыка всей техники, невозмутим, как лифтер. Удобно откинувшись в кресле, вытянув через всю кабину длинные ноги, он даже мурлычет себе под нос что-то явно симфоническое.

Какие мы все-таки разные, а неплохо сработались.

При первом знакомстве Базанов мне не понравился: вечные шуточки, не по возрасту пижонистый костюмчик. А оказался превосходным товарищем, отзывчивым и умным. И дело свое знает досконально. По-моему, вся эта сложная техника, которой битком набит батискаф, его попросту боится, как беспощадного укротителя. Или любит и уважает, потому и покорна ему?

Всегда он подтянут, иронично-спокоен... А Михаил совсем другой. Медлительный, неторопливый, немножко тугодум... Молчаливый, и застенчивый, и будто вечно немного сонный. И как забавно в его характере уживаются противоположные качества! Во всем, что касается пауки, наблюдений, он страшный педант и аккуратист, а так, в жизни, безалаберный какой-то. Со своими козявками пунктуален до тошноты, а неряха: форма на нем сидит мешковато, фуражка всегда мала для лобастой лохматой головы. Пожалуй, Базанов даже в своем кремовом костюмчике выглядит рядом с ним бывалым «морским волком»...

А каким, интересно, кажусь им я?

Яркий свет за окном заставил меня прильнуть к иллюминатору.

Сначала вдалеке, за пределами света наших прожекторов, вдруг словно вспыхнуло слепящее белое пламя. Оно медленно облачком разошлось по воде и потухло. Потом вспышка повторилась. Уже значительно ближе. Кто это может подмигивать нам из подводной мглы?

Внезапно прямо в упор на меня глянуло такое страшилище, что я невольно отпрянул. Это была как бы сплошная жадно разинутая пасть, из которой торчали во все стороны мелкие острые зубы. А вся рыбешка, как я теперь рассмотрел, была совсем крошечной, не больше пятнадцати сантиметров длиной. Но она упрямо тыкалась своей уродливой пастью в стекло, словно пытаясь проглотить наш батискаф.

Надо ее сфотографировать. Я сделал несколько снимков и позвал Михаила, чтобы он тоже полюбовался.

— Хаулиодус слоанеи, — забормотал он над моим ухом. — Забавно. Чего она так глубоко забралась?

Первое время меня злило, что Михаил то и дело ввертывает в разговор латинские термины. Как будто от них мне станут понятнее его объяснения! Но потом я понял, что он вовсе не пытается «свою образованность показать». Для него это самые обыкновенные, совершенно точные названия, и он даже просто не представляет себе, что кто-то может не знать латыни.

— Сделай еще снимок, — попросил Михаил.

Но в тот же момент, словно вспугнутая его голосом, уродливая рыбешка исчезла. А еще через мгновение мимо иллюминатора прошмыгнули в полосе света три крупные креветки, смешно помахивая своими длинными усиками и извиваясь всем телом, будто танцуя. Через секунду в полосу света влетела еще одна креветка. Но она не стала убегать, а вдруг резко повернулась навстречу преследователю.

За ней гналась крупная глубоководная рыба, похожая на длинную прозрачную ленту, светившуюся нежным голубоватым сиянием. Мгновение — и креветка вдруг выбросила облачко светящейся слизи. Вспышка была такой яркой, что мы зажмурились.

А когда я открыл глаза, ни рыбы, ни креветки уже не было. Только, постепенно затухая, расходилось в воде светлое облачко.

На больших глубинах, где царит вечная ночь, даже каракатицы вместо «чернильной жидкости» выбрасывают такие светящиеся облачка. Под их прикрытием легко ускользнуть от врагов.