Евгений Войскунский - Искатель. 1975. Выпуск №2

Они отхлебывали кофе и молчали. Разговор не клеился. Даже шутки Смилова не могли развеять ощущение какого-то томительного оцепенения.

— Готов поспорить, — неожиданно сказал Геренский, — что сейчас мы все втроем думаем об одном и том же.

— Может, вы и думаете об одном и том же, Я имею в виду вас и вашего помощника. Что же касается меня, то я…

— Подождите! — прервал ее подполковник. — Предлагаю всем провести маленький психологический опыт. Пусть каждый из нас напишет на листке бумаги то, о чем думает. А потом сравним. Ставлю дюжину «Метаксы» — все напишут одно и то же. Слово в слово.

— Согласна. Обожаю смелых мужчин. Но на сей раз вы безнадежно ошибаетесь, — улыбнулась вдова.

Геренский достал свою записную книжку и вырвал из нее три листка. Ничего не понимающий Смилов вытащил шариковую ручку и приготовился писать. Зина Даракчиева тоже взяла с соседнего шкафа карандаш.

— Постойте! — сказал Геренский. — Надо писать всем одновременно. А у меня, как на грех, нет ничего пишущего.

Вдова протянула ему свой карандаш, пошла в соседнюю комнату и вернулась с авторучкой.

— Начнем, — предложил Геренский и быстро написал: «Исчезновение Средкова». Вдова помедлила, закрыла бумагу рукой и вскоре протянула подполковнику листок с одним-единственным словом: «Никифор». А Любомир Смилов нацарапал кривыми печатными буквами: «Жизнь — это игра: сегодня радость и шутка, а завтра сплошная грусть».

— Проиграли, проиграли, — захлопала в ладоши Зинаида. — И поделом вам: не будьте впредь так самоуверенны.

— Сдаюсь на милость победителей, — поднял вверх руки Геренский. — Видно, с моими способностями психолога не в милиции работать, а в кузнице. Или подрезать виноградные лозы.

Он заснул глубокой ночью и, когда настойчивый телефонный звонок разбудил его в половине восьмого, не сразу смог прийти в себя. — Геренский слушает.

В ответ он услышал возбужденный голос своего помощника.

Оказалось, что около шести утра в пятое отделение милиции позвонили и сказали странным, сдавленным голосом: «Если хотите раскрыть убийство Даракчиева и Даргова, поройтесь в гардеробе Атанаса Средкова». Дежурный слово в слово записал это сообщение и немедленно оповестил центральное управление. Так новость дошла до Смилова. Смилов оделся и пошел в управление. Там его ожидал сюрприз — Атанас Средков с баночкой цианистого калия…

— Какие объяснения дает Средков? — спросил Герен ский.

— Его не было в городе несколько дней. А когда вернулся, заметил, что кто-то рылся у него в гардеробе. Заподозрив неладное, он обшарил весь шкаф и нашел пузырек из-под пенициллина. На дне блестел белый порошок. Он открыл пузырек и сразу почувствовал запах горького миндаля. Тут он понял, что к чему, и со всех ног кинулся в управление.

— Где сейчас пузырек?

— В лаборатории. Я попросил сделать дактилоскопическую экспертизу. На пузырьке отпечатки пальцев Средкова, Паликарова и кого-то еще, третьего.

— Паликарова? Ты уверен?

— Заключение совершенно категорично. Как поступим дальше, товарищ подполковник?

— Во-первых, возьми у прокурора санкцию на обыск у Паликарова. Во-вторых, если Атанас Средков еще в управлении, пусть ждет меня. Я сейчас приеду.

Геренский наспех оделся и, даже не позавтракав, поспешил в управление. Однако капитана Смилова он не застал: по словам дежурного, тот минут десять назад сел в первую попавшуюся машину и уехал в неизвестном направлении.

Геренский вздохнул, подумал с грустью, что неплохо бы все-таки перекусить, потом позвонил и приказал привести таможенника. Дожидаясь его, он расхаживал по кабинету и размышлял.

Он думал о том, что самое тяжелое в его работе — груз недоверия. В интересах службы буквально все приходится проверять, выверять, тщательно исследовать. Вот приходит Атанас Средков, приносит баночку с цианистым калием, уверяет, что нашел в гардеробе. Как оценить ситуацию? Для начала предположим, что он говорит истину. Тогда понятно: кто-то, вероятно убийца, подбросил яд, а потом позвонил по телефону, чтобы таможенника накрыли с поличным… А если предположить другое? Допустим, Средков каким-то образом раздобыл пузырек, к которому случайно прикасался Боби Паликаров. Если убийца именно Средков, то для него лучший способ отвести от себя подозрения — донести на самого себя, прикрываясь Паликаровым. Действительно, сложный и хитрый ход. Но разве убийца не показал, что он гроссмейстер в преступной игре?..

Дверь открылась, и милиционер ввел Средкова.

— Пожалуйста, садитесь, — сказал подполковник, когда остался с таможенником наедине. — Куда вы исчезли?

— Ездил к жене и ребенку, — глухо ответил тот, упорно избегая глаз Геренского. — В Вершецу. Там они, на курорте.

— Почему вы уехали в Вершецу, несмотря на мой строжайший запрет не покидать Софию? — спросил Геренский.

На этот раз Средков поднял глаза. То были глаза бесконечно усталого и замученного человека.

— Я… я должен был поехать… Не мог ждать! Я поехал, поехал… чтобы попрощаться… прежде чем меня арестуют.

— Арестуют? А почему думаете, что вас должны арестовать?

— Арестуют и судят, — дополнил тот, вздыхая. — Хотя бы за то, что я отчасти повинен в смерти Даргова.

— Что значит «отчасти повинен»?

— Товарищ подполковник, в ту проклятую пятницу я приехал на дачу не вечером, а днем, — выпалил таможенник и с облегчением вздохнул, как бы свалив с плеч неимоверную ношу.

— Зачем?

— Вы не поверите, но, получив приглашение от Даракчиева, я немедленно поехал к нему на дачу, чтобы сказать: «Отстаньте от меня раз и навсегда, я вам не компания». Я приехал часа в четыре, позвонил, но никто к воротам не вышел. Я заглянул в щелку в заборе. Собака мирно дремала на солнце, а одно окно на даче было раскрыто настежь. Стало быть, хозяева дома, подумал я. Но почему не открывают? Может, звонок испорчен? Подождав некоторое время, я пошел вдоль забора, нашел дырку и вскоре оказался у дверей дома. Двери были заперты. Тогда я подошел к раскрытому окну. Заглянул внутрь. Постучал в стекло. Однако никто не отвечал. Так и пришлось уйти.

— Опять через дыру в заборе?

— Конечно, через дыру. Я вылез, прошелся до пруда, прилег там на берегу и решил: все-таки дождусь Даракчиева.

— И дождались, это я знаю, — устало сказал подполковник. — Однако при чем во всей этой истории Коста Даргов?

— А он видел меня возле окна. И даже сфотографировал…

— Почему сразу не сказали мне обо всем?

— Боялся, товарищ подполковник. Меня и без того вся их компания готова подвести под монастырь. Я для них чужой. — Средков вздохнул. — Только после смерти Даргова я понял: расскажи я вам всю правду, и, возможно, он был бы и теперь еще жив. Потому что…