Виталий Мелентьев - Искатель. 1975. Выпуск №3

— И я так считаю. Запеленговать этого резидента мы не можем. Очевидно, у него только приемник. Но давайте проследим цепь событий последних дней. На юге готовится наше наступление. Высшее фашистское командование обеспокоено. Оно понимает, что потребуются резервы. И начинает прикидывать, откуда их взять. Эсэсовцы в резерве, давно бездействуют. Встает естественный вопрос: можно ли их снять с этого участка? Однако собака принесла известие — на этом участке солидные резервы и у русских. Вывод: снять эсэсовцев — значит поставить под угрозу этот участок фронта. Надежда: у русских не так уж густо с войсками, и для развития успеха на юге они снимут резервы здесь. Понимаете, они живут этой надеждой, им хочется, чтобы эти резервы ушли. Вот они и теребят своего резидента. И он, наэлектризованный, взвинченный, принимает первые же известия за истину. Все правильно.

— А раз это так, то Матюхин не справился с задачей?

— В каком смысле?

— Эсэсовцы уже снялись или снимаются, а он этого не заметил.

— Мы ведь говорили вчера, что противник перед нами умный. Я думаю, что уход танкистов обставлен очень тонко. Как видите, партизаны тоже ничего не заметили.

— Вы думаете, что футбольный матч рассчитан на партизан и возможных разведчиков?

— Думаю. И вот почему. Как же нужно разрекламировать этот матч, если о нем узнали даже партизаны! Ведь связи у них с этим районом, кроме пешей, нет. Посчитайте. Партизанский разведчик пришел на станцию или в округу. День потерся, нашел своих людей, усек положение — это полдня или ночи. Дорога назад — опять день. Значит, по крайней мере, двое суток. Видите, как давно говорят об этом матче. Причем так легко, что даже партизанские осведомители и те знают. Непростительная беспечность или, наоборот, преднамеренные действия: иметь под боком партизан и сообщать всем и каждому о таком массовом и мирном мероприятии, как матч. Нет, Лебедев, дело не мое, но вам надо думать быстро. Эсэсовцы снимаются или вот-вот снимутся. Как — неизвестно.

— Две новые группы уже ушли.

— Знаю. Но они пока еще подойдут и займутся делом… Давайте сделаем так: я доложу начальству о своих предположениях. То же сделаете и вы. И мы оба по своим линиям поставим в известность вышестоящие штабы. Надеюсь, что те проявят достаточный интерес и подключат дальнюю разведку. Во всяком случае, прозевать ни нам, ни вам такое нельзя — головы снимут.

Так началась вторая тревожная ночь Лебедева. Он докладывал полковнику, потом лично командарму, писал шифровки, принимал их и все время с нетерпением ожидал сигналов из-за линии фронта. В двадцать два часа ему позвонили.

— Замечены две ракеты примерно из того же места, что и прошлой ночью. Первая ракета была зеленой, вторая — красная.

Вторая группа — двадцать два часа и два часа — это было ее время сигналов — приступила к работе и движения у противника не обнаружила.

Они пошли назад, но новым путем — поближе к тому месту, которое на карте было очерчено синим кружком. Следовало проверить слова Егора Грубого. Матюхин верил ему, но проверить обязан. По дороге он сообщил Сутоцкому и Гафуру о добытых сведениях и о новой задаче — обойти месторасположение эсэсовцев с юга и подойти поближе к железной дороге. Напомнил об особой осторожности и предупредил, что в случае чего хоть один оставшийся в живых должен будет подать сигнал. Новый сигнал — танкисты грузятся.

— Вот и все, товарищи.

— Товарищ командир, — деликатно покашляв, вмешался Грудинин. — Оправляться нужно было бы только в воду. Собаки этакое дело за версту чуют.

— Где ее найдешь, ту воду, — проворчал Сутоцкий.

Вот это ворчание и стало той частичкой, которая наконец довела Андрея до бешенства. Не понимать таких простых вещей! Разведчик называется!

— Сутоцкий, за мной! Грудинин старший в паре с Шарафутдиновым.

Он убыстрил шаг, и, когда от второй пары их отделяло метров сорок, Андрей сказал:

— Вот что, старшина Сутоцкий, ведете вы себя как последняя дешевка. Кто бы я ни был, как бы я неумело ни вел дело, а вести себя так, как вы, подло. Не по отношению ко мне как к товарищу, а к нашему делу.

— Ты чего? — угрожающе понижая голос, спросил Николай. — Опять все заслуги себе взять хочешь? А я чтоб опять при тебе прихлебателем? Да кто тебя спас в прошлый раз? Забыл? На своих хвост поднимаешь?

— Молчать! За спасение спасибо. По гроб не забуду. А сейчас запомните: я — командир. Прекратите болтовню! Вернемся, тогда доложите начальству. И запомните: если еще раз услышу такое, пристрелю. Ты меня знаешь. Все!

Сутоцкий яростно пыхтел, потом немного успокоился.

— Слушай, чего ты? Что я, враг, что ли? Вижу, что не так ведешь себя, вот меня зло и берет.

— Врешь! Если бы ты был такой, как раньше, так ты бы мне все с глазу на глаз сказал, как я тебе сейчас, где я засыпаюсь. Вон Грудинин помогает. А ты? Имей в виду — мое слово свято.

— Подожди, Андрей…

— Хватит Андрея! До возвращения нет Андрея! Есть товарищ младший лейтенант. Почему у тебя такие отношения с Шарафутдиновым?

— Он что? Вам докладывал?

— Отвечайте вы.

— Ну, когда мы лежали в засаде, прошла машина. Легковая. Я попросил — прикрой меня. Я ее подорву и возьму «языка», враз все будет ясно А Шарафутдинов мой приказ не выполнил. Говорит, командарм приказал тихонько и смирненько. Я разозлился, а он мне, старшему, отвечает: «Мне командарм лично приказал, и только он может отменить свой приказ». — «Ну, — говорю, — черт с тобой, я сам ее сейчас резану». Так он на мой автомат навалился. «Стреляй, — говорит, — сначала меня». Ну а машина и проехала. Ушел «язык».

— Ну и сволочь же ты, Колька, — задохнулся Матюхин. — Ради того, чтобы выхвалиться, выдвинуться, ты поставил под удар все дело. Счастье твое, что Гафур тебя не выдал, а то я б тебя под горячую руку сразу же шлепнул.

— Это ж за что? За то, что я хотел как лучше? Видал — мы уже подали сигнал, что танкисты на месте, а они, сам говоришь, сматываются. А взяли б «языка», сразу и уяснили, что к чему.

— А ты уверен, что это ехали эсэсовцы? Уверен, что вам двоим удалось бы взять двух? Подняли вы стрельбу — сразу же известили врага — вот они мы, разведчики. Ну даже если б ты и взял «языка», даже если б он нам все и рассказал, так нам же еще ночи нужно дождаться, чтобы сигнал передать. Ты об этом думал? Что мы здесь, ради собственной выгоды?

— К партизанам бы подались…

— Куда к партизанам? Сутки пробиваться? А ты уверен, что «язык» бы не соврал? Без проверки разве ж можно? Нет, Николай, я тебе сказал все. Делай вывод. Снял бы тебя и со старшего, но…

— Вот именно — «но». Ты все темнишь, все скрываешь… С Грудининым вась-вась, а я так… пришей кобыле хвост.

— Ни с кем я не вась-вась. А просто… Просто не имею права пока что говорить. Скажу… придет время. Все. На этом кончили.