Джек Лондон - Приключение

— Как это все смешно и ужасно! — проговорила, наконец, Джен.

— И… и романтично, не правда ли? — лукаво добавил Шелдон.

Она ничего не ответила ему на это и отвернулась, но Шелдон почувствовал, что задел ее за живое.

— Тот фелла-бой — больной, живот мутит, — сказал бину-Чарли, указывая на малого из Пунга-Пунга, которому стрела недавно оцарапала плечо.

Негр сидел на корточках, обхватил руками колени и стонал, вертя головой. Шелдон тотчас же сорвал с него повязку и промыл ему рану марганцем. Очевидно, стрела была отравлена, и, несмотря на принятые меры предосторожности, плечо распухало все больше и больше.

— Пойдемте дальше и поведем его за собой, — сказала Джен. — Ему полезно движение — усиленное кровообращение обезвредит яд. Адаму, бери его за руку и присматривай за ним. Если упадет, не давай ему спать. Если он заснет, он умрет!

Теперь им стало легче пробираться вперед, ибо бину-Чарли заставил лесовика идти впереди и расчищать путь.

На одном из поворотов дорожки выдавалась густая листва, за которую кто-нибудь из них уж, наверно, зацепил бы плечом. Здесь проводник-бушмен остановился и особенно осторожно стал раздвигать ветки. Оттуда торчало острее копья, поставленного с таким расчетом, чтобы оно могло оцарапать прохожего.

— Ей-ей, — сказал бину-Чарли, — тут, фелла, копье — сам черт!

Он взял его в руки и, как будто подшучивая над лесовиком, сделал вид, что хочет царапнуть его. Лесовик отскочил с ужасом. Оказалось, что острее отравлено, и бину-Чарли после этого все время угрожал им бушмену, неся копье у него за спиной.

Солнце уже садилось за вершиной скалистой горы. Ранние сумерки спустились на землю. Путники медленно подвигались вперед по таинственному, мрачному лесу, полному ужасов, безмолвной, внезапной смерти, угрожавшей на каждом шагу, и первобытных, животных инстинктов звероподобных дикарей. Пот катился с путников градом… Влажный воздух напоен был удушливыми испарениями, поднимавшимися от опавшей гниющей листвы, устилавшей мягким ковром слой плодородного чернозема.

По указанию бину-Чарли они свернули с дорожки в сторону и ползком на четвереньках по грязи стали с трудом пробираться между высоких зарослей и кустарников, доходивших кое-где до двенадцати футов высоты. Наконец, они подошли к величественному банановому дереву, покрывавшему своей кроною до пол-акра земли. Оно образовало среди окружающих джунглей свое собственное царство еще более густой тени. Из мрачной глубины этой чащи исходили какие-то хриплые звуки, похожие на напев одичалого существа.

— Ей-ей, фелла-мастер не сдох еще!

Пение оборвалось, и слабый надтреснутый голос издал восклицание:

— Хелло!

Джен откликнулась немедленно, и голос задребезжал опять:

— Я не бредил, не думайте! Я напевал, чтобы поддержать в себе бодрость. Нет ли чего-нибудь поесть?

Тюдора немедленно сняли с дерева и положили на разостланное одеяло. Развели костер, достали и нагрели воды, раскинули палатку для Джен. Лалаперу распаковал тюки и достал оттуда консервы. Тюдор хотя и оправился от жестоких приступов лихорадки, но был изнурен до последней степени и умирал от голода. Москиты искусали его до того, что физиономию его было трудно узнать, и оставалось только принимать на веру, что это Тюдор, а не кто-нибудь другой. Джен имела с собою домашнюю аптечку и забинтовала его распухшее лицо.

Шелдон одним глазом следил за людьми, устраивавшими лагерь и располагавшимися на ночевку, а другим ревниво поглядывал на Джен и страдал от каждого прикосновения ее рук к лицу и телу Тюдора. Теперь эти руки, умело и нежно облегчавшие ужасные страдания, уже перестали казаться ему руками мальчишки, руками той девицы-кавалериста, которая, побледнев, сверкающими глазами смотрела на окутанную дымом голову Гугуми. Теперь это были настоящие женские руки, и Шелдон улыбнулся при мысли о том, как хорошо было бы нарочно провести целую ночь без защитной сетки, чтобы заставить наутро эти милые женские ручки заботливо прикладывать примочки к его собственному пострадавшему от москитов лицу.

Дальнейший план похода наметили накануне вечером. Тюдор должен был остаться в своем убежище под банановым деревом и набраться сил, пока отряд не закончит своих дел. Джен решила, что надо идти дальше и попытаться спасти хотя бы одного из оставшихся в живых участников экспедиция Тюдора. Ни Шелдон, ни Тюдор не могли никоим образом уговорить ее остаться на месте, пока Шелдон будет продолжать поиски. Адаму-Адаму и Арагу поручено было охранять больного Тюдора. Таитянина Арагу выбрали потому, что он хромал от занозившей ему ногу колючки, отравленной ядом. Видно было, что яд, которым пользовались лесовики, был медленно действующим и не особенно сильным, ибо раненый дикарь из Пунга-Пунга был еще жив, и хотя плечо у него раздулось ужасно, но воспаление уже проходило. Этот тоже остался с Тюдором.

Бину-Чарли указывал дорогу, но для безопасности заставлял пленного бушмена идти вперед, угрожая ему сзади отравленным копьем. Тропинка все еще вела через болотистый кустарник, и они знали, что, пока не выберутся на более возвышенное место, нельзя рассчитывать встретить какой-нибудь поселок. Они с трудом пробирались сквозь чащу, вдыхая душные испарения и обливаясь потом. Их со всех сторон окружало море роскошной, буйной растительности. Из земли выпирали и загораживали путь толстые, узловатые корни огромных деревьев, сучья которых были переплетены извивающимися змееподобными лианами толщиной в человеческую руку. Сочные стебли травянистых растений распростирали чудовищные свои листья с влажным, бархатистым покровом. Местами, подобно скалистым островам, возвышающимся над морем, росли величественные бананы, распространяющие во все стороны волны зелени. Огромные их вершины прикрывали куполом бесчисленные колонны ниспадавших побегов, похожих издали на портики храма, под сводом которого царила вечная мгла. Пышные папоротники, мхи и мириады тропических пестрых грибовидных растений переплетались с легким, воздушным кружевом вьющихся лиан, усыпанных нежными, трепещущими цветочками. Бледно-золотые и пунцовые орхидеи раскрывали свои причудливые цветы навстречу ярким солнечным бликам, пробивавшимся сквозь густые покровы листвы. Это был волшебный, таинственный лес, какой-то радужный, но в то же время зловещий, замкнутый склеп безмолвия и тишины, в котором ничего не двигалось, кроме каких-то миниатюрных птичек, бесшумно перепрыгивавших с ветки на ветку. Странные, молчаливые, удивительные птички эти, похожие на летающие цветки и окраскою напоминающие болезненную пестроту орхидей, еще более усугубляли сказочную, зловещую таинственность леса.