Владимир Рыбин - Искатель. 1974. Выпуск №5

— Какой ужас! — Отчаяние отразилось на лице Алены. — Что предпринять? Посоветуйте, мистер Дирксен! — молитвенно сложила она руки. Голос ее дрожал.

Словно не замечая смятения Алены, ее нетерпения, Дирксен снова уткнулся в телевизор. Схватка достигла кульминации. Американцы затащили противника в угол. Двое завели его руки за канаты и крепко держали. Распятый на угловой стойке ринга борец не мог ни защититься, ни вырваться, ни даже упасть — он висел на канатах. Третий американец методично бил — левой рукой в челюсть и правой — в солнечное сплетение; потом правой, ребром ладони, — по горлу и левой — в живот… Правила запрещали помогать борцу, оказавшемуся в углу противника, борец должен выбраться оттуда сам, и члены местной команды со своей половины ринга в бессильной ярости осыпали американцев проклятиями, Дирксен наконец оторвался от телевизора и оценивающе поглядел на Алену.

— Знаете, у меня есть предложение. Я откажусь от него, если у вас возникнет хоть тень сомнения, но иного пути я пока не вижу. — Дирксен помолчал, что-то прикидывая в уме. — На полчаса я возьму пакет с собой и внимательно просмотрю все, что там есть. Осведомленность в планах противника — гарантия успеха. Долго мне задерживаться у вас нельзя. Если вдруг вернется мистер Логов, придется объяснять ему, почему я интересуюсь его бумагами. А это не нужно ни вам, ни мне. Возвращу пакет в целости и сохранности. — И совсем уже твердо: — Мы встретимся и, надеюсь, найдем способ осадить Сумани. Я располагаю сильным оружием против него. Он будет молчать, будет. Так вот, согласны?

— Да, — еле слышно прошептала Алена.

Дирксен довольно улыбнулся, встал и, крепко пожав руку Алены, бодро произнес:

— Через тридцать минут разгадаем кроссворд. Поступим так. Пригласительный билет на прием я не оставлю. Его привезет наш посольский курьер. Он вернет и пакет с моей запиской. И ради бога, не волнуйтесь. — Улыбнулся. — От переживаний появляются морщинки. А для вас это совсем лишнее.

Единственный, кто в посольстве — кроме посла, конечно, — имел право входить к Рэндоллу, не спросив предварительного разрешения по телефону, был Дирксен. Они знали друг друга давно — еще по разведшколе — и сохранили добрые отношения, хотя Дирксен считал, что если исходить из способностей и интеллекта, то место советника следует занимать ему, Дирксену, а не Рэндоллу. Однако руководители разведслужбы подходили с другими мерками. Когда Рэндолла назначили советником, Дирксен, поздравляя шефа, шутливо сказал: «Ваша ненависть к коммунизму — это рекомендательное письмо, заранее завоевывающее сердце любого начальства». Антикоммунизм Рэндолла был настолько ярым, что его друзья острили: «Тебя нельзя посылать в Москву — ты умрешь от разрыва сердца, видя каждый день красные кремлевские стены».

Дирксен относился к коммунизму, к Советскому Союзу спокойнее: это был противник, против которого ему приказано работать, и он старался как можно лучше выполнить приказ. Да и помощник плохой — ненависть, полагал Дирксен. По-видимому, этим и объяснялось, что карьера его перемежалась то дождичками, то вёдром. Дирксен ожидал, что число ненастных дней на его служебном пути сократится с приездом Рэндолла — как-никак друг. Но все же демонстрировать превосходство над шефом не стоило — Рэндолл не должен видеть в Дирксене конкурента. Поэтому в отчетах о проведенных операциях Дирксен непременно указывал двойное авторство, ставя на первое место Рэндолла, несмотря на то, что задумывал и разрабатывал операции сам.

Дирксен любил сложные комбинации, в которых промежуточные ходы сами по себе могли принести пользу. В плане интриги с Логовой таким промежуточным ходом стала попытка завлечь советских спортсменов в посольство, где провокатор должен был заявить: они просят политическое убежище. Дирксен не рассчитывал, что удастся склонить спортсменов к измене. Однако, разразись громкий скандал, в котором оказались бы замешанными советские люди, Дирксена и за это ожидала бы похвала начальства. Главной целью Дирксена были, однако, не спортсмены. И даже не Логова. Дирксену нужен был Логов. Во имя этого и затевалась вся комбинация.

Рэндолл добавил в принадлежащий Дирксену план только второстепенные детали, вроде шантажа с фотографиями, которые, по мнению Дирксена, своей хрестоматийностью и грубостью грозили испортить дело, будь Логова посообразительней и посильней. Все же детали помогли, и Дирксен, докладывая Рэндоллу о ходе операции, без особого ущерба для собственного самолюбия подчеркивал руководящую роль шефа.

— Все идет так, как вы и предполагали, Рэндолл. Логова совершенно подавлена. Пакет отдала почти без колебаний. Фотографии помогли нам. Вы правильно наметили удар, шеф.

В официальной обстановке Дирксен не допускал фамильярности, которую мог позволить себе как однокашник Рэндолла, и Рэндоллу это нравилось.

— Ну, ну, не преувеличивайте мою заслугу. — В голосе Рэндолла зазвучали самодовольные нотки. — Банальный ход!

Рэндолл хранил в памяти десятки прецедентов, и то, что он предлагал, было, как правило, повторением чужой практики. Дирксен догадался, что навело шефа на трюк с фотографиями. Несколько недель назад в газетах, полученных с родины, он прочел о судебном процессе над двумя предприимчивыми молодыми людьми, которые содержали фотосалон, где снимали смазливых девиц для порнографических журналов. Молодым людям удалось сфотографировать некоторых из них голыми, убедив их, что купальники они нанесут ретушью. Те, что согласились на ретушь, стали жертвами шантажистов-фотографов. Арестовали их после того, как одна из клиенток покончила с собой.

— Разумеется, Логова поняла, что фотографии — липа, — продолжал Дирксен, — но ей предстояло доказывать это другим. А тут еще показания провокатора в полиции. Что, если всплывет история с рекомендацией? Тогда и фотографиям поверят.

— Логова запугана, затравлена, и тут вы — умный, благородный, готовый прийти на помощь. Ясно, она ухватилась за вас как за спасательный круг! — расхохотался Рэндолл.

Шеф и внешне значительно уступал Дирксену, который играл бы первых любовников — представительных, располагающих к себе, будь он актером. В тех же пьесах Рэндолл мог рассчитывать лишь на роль злодея, чьи дурные намерения должны еще в первом акте стать ясными зрителю. Злая складка губ, злое выражение глаз — злое лицо, даже смех, которым он разразился, не сделал его другим, гримаса смеха сделала это лицо неестественным.

Разговаривая с Дирксеном, Рэндолл бездумно чертил на листочке кружки и прямоугольники, соединял их линиями и заштриховывал получавшиеся фигуры. Под листочек он подложил пластмассовую пластинку, и карандаш под его короткими толстыми пальцами не мог оставить на листках, лежащих ниже, выдавленный след. Бессмысленные рисунки Рэндолла секрета, естественно, не представляли, просто правила безопасности превратились в закон его жизни.