Владимир Монастырев - Искатель. 1974. Выпуск №6

— Понятно, Феликс Эдмундович, — ответил Менжинский.

Серо-зеленые глаза Дзержинского вдруг приметно дрогнули и утратили деловое выражение.

— Давно мы с вами не виделись, Вячеслав Рудольфович. Помните Париж?

Менжинский подтверждающе кивнул.

Он хорошо помнил давнее лето одиннадцатого года, когда познакомился с Феликсом Эдмундовичем, возвратившись в Париж из школы «отзовистов» в Болонье. Сбитый с толку крикливыми лозунгами, Вячеслав Рудольфович согласился было читать там лекции, но, к счастью для себя, довольно быстро сообразил, в какое болото его затягивают.

Да, школа в Болонье была ошибкой коммуниста Менжинского. После поражения революции пятого года он не сумел правильно оценить обстановку. Натура требовала немедленных действий. Они представлялись только в форме усиления военной организации партии, развития пропаганды в войсках. Вячеслав Рудольфович не сразу понял, что такая тактика гибельна, что она может оторвать партию от масс, лишить ее главной силы — опоры на рабочих и крестьян, превратить в группу подпольных заговорщиков.

При встрече в Париже сначала просто вспоминали Италию, Капри. Затем Феликс Эдмундович перевел разговор на школу в Болонье. Он не стал приводить раскаявшемуся «отзовисту» теоретические доводы. Феликс Эдмундович рассказал, как густо была заселена школа в Болонье полицейскими провокаторами и как ловко контролировалась она царской охранкой. Ученики школы по возвращении в Россию арестовывались или прямо на границе, или в тех пунктах, куда им «позволяло» прибыть охранное отделение.

Потом были встречи в Петрограде, совместная работа в ВЧК, куда в январе восемнадцатого года Менжинский был введен как руководитель подотдела борьбы с преступлениями по должности банковских чиновников.

Была встреча в Берлине, где Вячеслав Рудольфович работал генеральным консулом во время недолгого Брестского мира, а Феликс Эдмундович останавливался на несколько дней, возвращаясь из Швейцарии. Наголо бритый, одетый по-европейски, непохожий сам на себя, Феликс Эдмундович был доволен свиданием с близкими и привычно озабочен делами. Рассказывал о положении в Советской России, о разоблаченном заговоре Савинкова, о Ярославском мятеже, о покушении на посла Мирбаха и подлой роли эсеров, пытавшихся поднять мятеж против Советской власти. Говорил о важной и трудной чекистской работе.

— Вот наши дела самого последнего времени, — сказал Дзержинский и положил руку на стопку папок. — Трудные дела… Раскрытие заговора в Пензе… В Козлове, намеренно или по преступной небрежности, не обратили внимания на предупреждение о возможном прорыве генерала Мамонтова. Двести девяносто вагонов военного имущества было оставлено при эвакуации и попало казакам… Двести девяносто вагонов! Это при нашей-то бедности. Владимир Ильич просит провести специальное расследование… И еще одно серьезное дело назревает.

Феликс Эдмундович прошелся по кабинету.

— Прошу обращаться ко мне в любое время… По любому вопросу. В Особом отделе пустяков, к сожалению, не бывает… Вместе с ВЧК он делает одно общее дело.

— Чистит авгиевы конюшни.

— Именно. Нечисть лезет со всех щелей. Большая и маленькая. И не сразу сообразишь, что страшнее.

— От слона, говорят, легче увернуться, чем от комаров. Надо идти вперед, а собаки пусть лают.

— К сожалению, они и кусаются, Вячеслав Рудольфович. И самая трусливая дворняга может цапнуть за палец, когда у нее отнимают жирную кость.

Дзержинский возвратился к столу и продолжил:

— Сотрудники ВЧК расписаны по отделам и должны заниматься определенными делами. Но жизнь часто сбивает наши канцелярские упорядочения… Рядовой налет на квартиру или убийство с целью ограбления может оказаться ниточкой контрреволюционного заговора… Случается и наоборот. Первоначальные материалы заставляют насторожиться, предположить хорошо организованную враждебную группу. На поверку все оказывается элементарнейшей шайкой спекулянтов. Обстановке очень сложная, Вячеслав Рудольфович. К Чека порой примазываются настоящие жулики.

— Значит, Чека — сила, Феликс Эдмундович, — улыбнулся Менжинский. — Жулики — народ практичный. К слабым примазываться не будут.

— Утешительного тут мало. С такими типами мы беспощадно боремся. Думаю, что и дальше будем быстро выявлять и обезвреживать их. Труднее другое — крайне желательно иметь более высокий уровень подготовки чекистов. От них ведь требуется не только умение стрелять и сидеть в засадах.

— Понимаю, Феликс Эдмундович, — посерьезнев, согласился Менжинский. — На Украине мне довелось с одним работничком встретиться. Против десяти бандюг не боялся выйти. Храбрости через край, а вот контрреволюционеров выявлял через кухню…

— Как так «через кухню»?

— Очень просто. «Мне, — говорит, — никакие теории не требуются. Я сразу на кухню при обыске иду. Если у него в кастрюле мясо варилось, значит, он контра, и разговаривать с ним нечего. Наши люди на осьмушке хлеба сидят…»

— Оригинальнейший метод. Что же вы с этим «кухонным теоретиком» сделали?

— Послал командовать эскадроном.

— Правильно… Кастрюли могут и подвести. Вопрос подбора людей один из самых труднейших. Тем более для работы в особых отделах.

— Читал в газете про дела Чудина.

— Да. Бывшего члена коллегии Петроградской Чека за связь со спекулянтами и покровительство им мы расстреляли по приговору военного трибунала, — незнакомо жестким голосом подтвердил Феликс Эдмундович. — Мы никому не позволим предательски нарушать интересы партии и злоупотреблять доверием товарищей. И еще одна деталь, Вячеслав Рудольфович. Особый отдел согласно положению подчиняется наряду с ВЧК и Реввоенсовету республики. Так что в известном смысле придется ходить под двумя начальниками.

— Два стула — самое неудобное сиденье.

— Тут все зависит от сидящего. Не скрою, кое у кого в Реввоенсовете есть повышенное желание командовать Особым отделом. Попадаются, к сожалению, ответственные товарищи с излишним самомнением и амбицией.

— Понимаю, Феликс Эдмундович… Говорят, что самый большой недостаток людей состоит в том, что у них много маленьких недостатков.

— Верно подмечено… К тому же, случается, от должности голова кружится, а это меняет нрав в худшую сторону.

— Когда приступить к работе, Феликс Эдмундович?

— Приступить немедленно… Вот то серьезное дело, о котором я вам упомянул.

Дзержинский пододвинул Вячеславу Рудольфовичу одну из папок, лежащих на столе.

— Ознакомьтесь и подготовьте план операции… Кстати, как у вас с жильем? Нам, правда, частенько здесь на Лубянке в служебных кабинетах проживать приходится. Но все-таки жилье полагается иметь.