Владимир Монастырев - Искатель. 1974. Выпуск №6

«Газик» перебежал через два моста над бурными потоками и метнулся вправо по дороге, уходившей круто в гору.

Справа от дороги поднимался склон, поросший разнолесьем, слева, за рекой, лежали более пологие склоны, по ним — разгороженные плетнями возделанные участки и селения — каменные дома, покрытые темно-серыми плитами местного сланца, и башни, задумчивые, словно дремлющие под нежарким солнцем. А за ними — вершины с белыми зубцами, как неизменный задник, который остается при любой перемене декорации.

Чем дальше ехали, тем круче и скалистей делались вокруг горы, темней лес на них. Долина реки, вдоль которой шла машина, сужалась и наконец оставила только скальную полочку в ущелье с отвесными стенами, уходившими к высокому летнему небу. Андрею Аверьяновичу казалось, что они вот-вот заедут в тупик и не станет им дороги ни вперед, ни назад, потому что даже юркий «газик» не сумеет развернуться на этом узеньком карнизе, повисшем над пенящейся гремучей водой.

Но ущелье вдруг раздвинулось и открыло покатые и безлесные склоны, зеленые, плавно изгибающие свои увалы, по которым, зигзагами взбираясь вверх, весело побежала машина. Начались альпийские луга.

Впереди, высоко на горе, замаячили две полуразрушенные башни.

— Летняя резиденция царицы Тамар, — кивнул на башню Фидо.

— По легенде, — добавил Васо, — сюда приезжал безнадежно влюбленный в царицу Шота Руставели.

— В Грузии любую картинную развалину связывают с именем царицы Тамар, — сказал Андрей Аверьянович.

— Что поделаешь, — улыбнулся Васо, — красивое имя, красивая женщина.

— С ее именем связаны слава и величие страны, — серьезно добавил следователь Зураб Чиквани, — народ этого не забывает.

Долина между тем расширилась, лента дороги слегка извивалась по зеленому лугу и терялась в селении, которое смотрело на путников темными боевыми башнями. Их было много, они стояли тесно, грозные, сурово-неприступные. Когда подъехали к ним ближе, увидели еще селения, уступами поднимающиеся вверх по долине, которую перегораживала мощная, ослепительно белая стена с острыми зубцами.

— Шхара, — сказал Васо, — пятитысячник, мечта молодых альпинистов.

Машина остановилась у двухэтажного здания с красным флагом над крылечком.

— Тут сельсовет и контора совхоза, — пояснил Фидо.

— Здесь все и начиналось? — спросил Андрей Аверьянович.

— Да, — подтвердил Васо, — здесь.

Андрей Аверьянович огляделся. Небольшая площадка перед домом, два валуна с одной стороны, мощный бульдозер, устало положивший нож на землю, — с другой. Порожки лестницы. На них сидели Алмацкир и Цеури и старались наступить один другому на ногу…

К машине подошло несколько мужчин, сидевших возле дома, поздоровались со следователем, с Васо и Фидо. Тут, кажется, все знали друг друга. Говорили вроде по-грузински, но Андрей Аверьянович понимал не все; частенько вставляли сванские слова, иногда целые фразы произносили по-свански. Васо представил гостя:

— Защитник, — сказал он, — будет защищать Алмацкира на суде.

На Андрея Аверьяновича смотрело несколько пар глаз. С любопытством, настороженно, а один парень в серой сванской шапочке с явной неприязнью. От этого холодного, злого взгляда Андрею Аверьяновичу сделалось неуютно, и он отвернулся.

— Цеури на ферме, — сказал ему Васо, — сейчас за ней съездят.

Фидо остался, а за руль сел один из стоявших рядом мужчин. Рядом с ним устроился парень в серой сванке, и «газик», рванув с места, перескочил по мосту на ту сторону реки и скрылся за увалом. Через минуту он вынырнул уже далеко, на дороге, уходящей в одно из ущелий.

Следователь и Андрей Аверьянович поднялись на второй этаж, в кабинет председателя сельсовета.

— Это недалеко, сейчас привезут, — сказал Зураб Чиквани, устраиваясь за столом.

Андрей Аверьянович подошел к окну и смотрел на башни, теснившиеся на той стороне реки. Одна из них была необычна — вдвое шире других. Целая крепость, в которой, наверное, могла укрыться половина селения. К ней, точно к матке, жались остальные. Здесь строительный сланец был темный, почти черный, и башни стояли печальные, словно оделись в траурные одежды. Они напоминали местных женщин, которые круглый год ходят в черном.

«Газик» действительно вернулся быстро, в комнату вошла высокая синеглазая девушка в темной косынке. На щеках и на носу кожа у нее была болезненно-розовая, словно после ожога. Андрей Аверьянович вспомнил рассказы о том, как обжигает горное солнце неосторожных туристов, и подумал, что Цеури, видимо, тоже не остереглась. Высота здесь уже приличная, селение стоит на отметке 2200 метров над уровнем моря, пастбища еще выше. Странно, конечно, что это случилось с местной жительницей, Чтобы разрешить недоумение, он все-таки спросил у девушки:

— Что с вами — ожог горным солнцем?

Цеури смутилась и от корней волос до шеи залилась краской.

— Это они так веснушки сводят, — ответил Зураб Чиквани, — уксусной эссенцией.

— Очень же больно, — Андрей Аверьянович с сочувствием посмотрел на девушку.

— Конечно, больно, — подтвердил Чиквани. — Хочешь быть красивой — терпи. Вот они и терпят… Садись, Цеури, допрашивать тебя буду. Отвечай правду. За ложные показания будешь нести уголовную ответственность…

Настороженно поглядывая на Андрея Аверьяновича, Цеури Шуквани села к столу.

— На допросе, — следователь заглянул в свои бумаги, назвал день и число, — ты показала, что в тот вечер, когда был убит Давид Шахриани, вы собирались на площадке возле сельсовета.

— Да, да, — Цеури покачала головой.

— Подтверждаешь?

Она сказала, что подтверждает.

— Там были и Давид, и Алмацкир Годиа, — продолжал следователь, — которые потом ушли вместе. Так?

И это Цеури подтвердила.

— А до того, как они ушли, ты с Алмацкиром сидела на порожках лестницы. Сидела?

Андрей Аверьянович видел лицо девушки сбоку: тонкий профиль, широко открытый глаз, в котором, как ему показалось, метнулся испуг.

Следователь ждал, она молчала.

— Вы с Алмацкиром сидели на порожках? — повторил Зураб Чиквани.

— Н-не помню, — выдавила девушка.

— Все, кто там был, помнят, а ты забыла, как же так? — удивился следователь.

— Давно было, — тихо сказала Цеури.

— Ну, это ты зря, не так уж и давно. Чтобы ты припомнила, я помогу. Ты Алмацкиру на ногу наступила, а он тебе. Помнишь?

Девушка молчала, глаза ее наполнились слезами.

— Постарайся вспомнить, — прямо спросил следователь, — во что был обут Алмацкир. Что у него было на ногах? Это очень важно.

Цеури опустила голову и кончики косынки поднесла к глазам — сначала к одному, потом к другому.

— Не помню, — чуть слышно сказала она.

— Как же ты могла забыть? — Следователь нахмурился. — Ты же не старуха, склероза у тебя нет, почему забыла?