Юрий Ясько - Загадка Скалистого плато

Ну что ж? Воспоминания как воспоминания — таких сейчас много. Мемуарная горячка наступила: пишут все — и генералы, и солдаты. А что дают записки Клунникова ему, Борису? Что можно из них почерпнуть? То, что они с Луцасом и каким-то Виктором были в плену и бежали? Что тут удивительного? Разве мало бежали из плена? Настораживает только одно обстоятельство: вывели из строя Ганса, блокового, ушли в лес, пять дней пробирались к своим — и ни разу Клунников не говорит, что за ними была погоня. Не может быть такого! Не может быть! Значит… Ничего не значит. Всякое бывало на войне. Но предполагать можно. Что, если нашим троим помогли бежать… Сами немцы?! Н-да, додумался, дальше некуда. А для чего? Еще и троим? Их подготовили? Да нет, по описанию Клунникова, ни в коем случае. Одного из них? Будем объяснять так: двое — свидетели храбрости и находчивости третьего. Кто вывел из строя Ганса, а может, и убил? Луцас. Кто готовил побег? Тоже он. Следовательно, Луцас должен был выглядеть в глазах других в самом выгодном свете. А Виктор? Кто он? Где он?

Самолет приземлился в Минеральных Водах точно по расписанию. Еще четыре часа пути в автобусе — и Туриев в кабинете Вермишева.

Прокурор молча обнял его, показал рукой на кресло: садись. Борис с наслаждением закурил — всю дорогу так и не пришлось подымить, положил перед Вермишевым рукопись Клунникова и портсигар. Прокурор открыл, извлек бумагу, просмотрев, пожал плечами: новая загадка.

Вермишев побарабанил пальцами по краю стола, пробасил:

— Кое-что добыл для следствия. — Он достал из ящика стола квадратик плотной бумаги. — На примусе Луцаса обнаружен жирненький отпечаток большого пальца… Чей пальчик нам заполучить? Думай, следователь, думай, добывай факты… Из аэропорта сразу ко мне приехал?

— Ну да, — удивился Борис, — а куда еще?

— Домой, например… Позвони.

Трубку взяла Евгения Дорофеевна, она ничуть не удивилась тому, что сын уже в Пригорске, только сказала:

— Лена пошла оформлять отпуск. Если найдешь время, встреть ее у треста.

— Не могу, мама, работы очень много.

— Не забудь, сегодня передача, Лена выступает, надо бы тебе дома быть. Гости придут: Васин и его друг — журналист.

— Буду к передаче, успею.

Помолчали, Вермишеву всегда нравилось общество Туриева. Неторопливый в суждениях, какой-то основательный, Борис напоминал ему себя в далекой молодости. Нравилось ему и то, что Туриев всегда имел свою точку зрения на то или иное обстоятельство и довольно часто начисто разрушал версии, построенные Вермишевым.

— Ну-с, — проговорил Дмитрий Лукич, — исследуем эту штуку, — он покрутил в руках портсигар, — знатная вещь. Портсигары модны были до войны. Владелец такого, — Вермишев, положив портсигар на раскрытую ладонь, залюбовался им, — внушал особое уважение. Это как сейчас среди молодежи: ходишь в джинсах, таскаешь с собой транзистор фирмы «Сони» или еще там какой — поклонение среди сверстников обеспечено. Для каждого конкретного времени — свои ценности.

— Золото — всегда ценность.

— Но монограмма — латинскими буквами.

— Ну и что? Рига.

Дмитрий Лукич включил радио. Звучало «Болеро» Равеля. Вермишев поморщился, нажал кнопку…

— Одна и та же мелодия — на четверть часа, хоть и красивая, но утомляет. Мы кое-что без тебя тоже сделали… Исправили твою оплошность.

—?

— Не делай удивленных глаз, Борис Семенович. В нашей работе надо все проверять и перепроверять, если даже до тебя ту или иную операцию провел, работник органов. Мы еще раз осмотрели промоину, в которой были вещи Луцаса и вот что нашли! — Дмитрий Лукич победоносно улыбнулся и положил перед Борисом жестяной коробок, — в таких обычно продается зубной порошок, — видимо, тот, кто прятал вещи, решил, что в этой коробочке — средство для чистки зубов. Ан нет! — Вермишев раскрыл коробок. В нем лежал сувенирный томик стихов Тараса Шевченко форматом чуть больше спичечной коробки. Дмитрий Лукич полистал его толстыми пальцами. — Все страницы томика девственно чисты, за исключением шестнадцатой, шестьдесят четвертой и сто двадцать восьмой. Обратил внимание? Все цифры — кратны шестнадцати, раздели, что получается? Один, четыре, восемь. Простейший шифр. Но — к чему? Это предстоит выяснить. Если есть шифр, — есть и область его приложения. Пойди к себе, подумай, Борис.

— Хорошо.

Говорят: работа — второй дом. И хотя Борис в своем кабинете бывал достаточно редко, — он любил эту комнату. Торцевая, она летом хранила прохладу, а зимой бодрила холодком. Ему нравился старый диван с уже лоснящимися спинками, кресло далеко не первой молодости, приземистый рабочий стол — рижский, полированный. Он в своем кабинете чувствовал себя спокойно, думалось здесь легко. Борис, по обыкновению, включил верхний свет.

Дроздова стеснялась пересчитывать деньги, «не отходя от кассы».

Она ушла в сторону от окошка, чтобы выяснить, какую сумму она получила: расписываясь в ведомости, Елена Владимировна не обратила внимания на цифру. По ее подсчетам, приблизительным, конечно, ей полагалось рублей на шестьдесят меньше.

Елена Владимировна вернулась к окошку и спросила у Василисы Лазаревны (ее за глаза называли в тресте Премудрой):

— Вы не ошиблись? Мне, по-моему, полагается меньше.

Василиса Премудрая показала ей ведомость:

— Вы получили столько, сколько надо. Вам еще премия выписана. Вам и Васину. Счастливо отдохнуть!

В трамвае ужасно жарко. Елена Владимировна сошла на остановке у парка культуры, решила пойти домой по набережной.

Она шла и ощущала чей-то пристальный взгляд. Этот взгляд преследовал ее и в трамвае.

Что бы это значило? Откуда такое беспокойство?

Жара собрала многих под тень деревьев, раскаленная набережная никого не привлекала в этот час.

— Гражданка! — услыхала она прерывающийся голос. — Остановитесь!

Елена Владимировна на ходу оглянулась: примерно в пяти метрах от нее семенил пожилой низкорослый мужчина в соломенной шляпе. Он смешно подпрыгивал, словно ежесекундно спотыкался.

Дроздова прибавила шаг. Она почти бежала.

— Товарищ Дроздова! Не бойтесь меня! Разве я похож на злодея! — голос мужчины звучал просяще.

Елена Владимировна свернула к газону, окаймлявшему справа асфальтовую дорожку набережной. Здесь, в тени плакучих ив, стояли скамейки, все они были заняты. Мужчина подошел к ней почти вплотную и, задыхаясь, проговорил:

— Мне необходимо вам кое-что сказать. Пойдемте к парапету, там и поговорим, да у воды и прохладнее.

— Мне не о чем с вами разговаривать, — Дроздова внимательно посмотрела в лицо мужчины. Испещрено морщинами, умные и цепкие глаза смотрят из-под нависших бровей. Кривой нос придавал лицу насмешливо-печальное выражение.