Юрий Тупицын - Искатель. 1976. Выпуск №5

Она и теперь говорила правду, но не всю правду. Элла любила не только пококетничать, ее увлечения были много глубже, впрочем, верней было говорить не о глубине, а о бурности. Некий зрелый, но невротический мужчина, один из немногих ваятелей-профессионалов, пытался покончить из-за нее жизнь самоубийством, хотя, судя по всему, делалось это театрально, дабы произвести впечатление на ветреную красавицу. А один юноша явился к Игорю для мужского разговора — он был твердо убежден, что Элла искренне любит его и что ее удерживает возле Игоря лишь чувство долга. Юноша полагал, что Эллы не было дома, но жестоко ошибся. Элла была и, конечно же, не преминула полюбопытствовать, о чем идет разговор. Юноша был изгнан с превеликим позором, Элла даже не удостоила его пощечины, удовольствовавшись подзатыльником. Лорка застал самый финал этой истории. Он пришел, когда Игорь еще помирал в кресле от смеха, а Элла расхаживала по комнате, разгоряченная, злая и, судя по всему, счастливая.

Игорь вообще очень легко относился к увлечениям своей жены. Лорка догадывался о причинах этой снисходительности, он и сам не терял уважения к Элле по той же самой причине. Элла позволяла себе увлекаться другими только тогда, когда Игоря не было на Земле. Стоило его ноге коснуться матушки-планеты, как для Эллы оставался на всем свете один-единственный мужчина — Игорь. Если она и кокетничала с кем-нибудь в это время, то просто по привычке или чаще всего, чтобы позлить Игоря. И за это, за своеобразную, небезжертвенную верность, Лорка охотно прощал Элле тысячи других грехов. С улыбкой глядя на нее, он искренне сказал:

— Никак не могу понять, как ты управляешься со своим отделом в институте.

Она поскучнела.

— На работе я не женщина, а человек. Тот самый абстрактный человек, который так мил твоему сердцу. Мне стоило немало сил и нервов убедить в этом своих научных коллег, но я убедила.

Лорку поразило, как изменилось ее лицо за те немногие секунды, в которые она произнесла эту фразу. Оно осталось тем же самым холодно-красивым лицом с тонкими, гравированными чертами, но стало суше, законченнее, будто его осветило резким боковым светом. Но в то же время оно стало человечнее, добрее; слегка прищурились глаза, и поэтому на атласной холеной коже в самых уголках глаз появились легкие морщины.

— Почему бы тебе не послать эту надоевшую работу к черту? — вдруг сказал Лорка совсем не то, что ему хотелось. А ему хотелось сказать, что, если бы Элла тратила меньше сил и нервов на работе, она бы отлично ладила с Игорем и вообще была бы счастливее.

Она провела по нему взглядом.

— Надоевшую? — брови ее хотели нахмуриться, но сработал самоконтроль, и лоб снова стал чистым, атласным лбом.

— Если я и уважаю что-нибудь по-настоящему в этом мире, так это труд, — голос ее звучал сухо, без следов эмоций. — Если у меня отнять мою работу, я стану настоящей стервой, Федор.

Она вздохнула.

— Труд создал человека, труд и позволяет оставаться ему человеком. — Она покосилась на молчавшего Лорку и спросила: — Разве это не так?

Лорка подобрал плоский камешек и швырнул в темную воду. Оставляя после себя пухнущие блинчики, камешек весело поскакал по озерной глади. Удивленно кувыркнулись и растеклись на пятна отраженные облака. Лебедь расправил и несколько раз лениво взмахнул крыльями, отчего стал похож сразу и на сказочную, диковинную лодку, и на неуклюжий самолет.

— Может быть, и так, — нехотя согласился он, — только уж больно все это скучно.

У него и правда было скучное лицо, даже озорная зелень в глазах точно выцвела, завяла.

Элла легонько прикоснулась к его руке кончиками пальцев.

— Что с тобой, Федор?

Он пожал плечами.

— Так, легкий приступ меланхолии.

Элла тихонько засмеялась.

— Лорка и меланхолия! Это что-то новое.

Судя по всему, она была и удивлена и довольна тем, что Лорка может пребывать в таком состоянии.

— Меланхолия — сестра разума, — Лорка поднял глаза на Эллу и серьезно спросил: — Ты когда-нибудь видела меланхоличных зверей, Элла?

Она подумала и ответила:

— Видела.

— В зоопарке, — уверенно уточнил Лорка, — а если на воле, то это были больные или ущербные звери. Свободные здоровые звери — существа жизнерадостные и веселые. Для них жизнь — это игра. Они играют, ухаживая друг за другом в пору любви, играют, скрадывая добычу, играют, удирая от врага.

— Хм!

— А ты вспомни, как танцуют влюбленные журавли, как кошки играют с пойманной мышью и с каким азартом под самым носом сытого льва танцуют зебры и антилопы.

Элла не без труда разглядела в глубине Лоркиных глаз лукавинку и покачала головой.

— Ничего-то для тебя нет святого! — но в тоне ее слышалось не осуждение, а интерес.

— Да, — упрямо повторил Лорка, — звери — счастливые существа. А вот неуклюжий предок человека, неудачник-меланхолик, которому недоставало ловкости жить на деревьях, а минуту озарения изобрел труд, отделив его от игры.

— Тот самый труд, который создал человека, — проговорила она.

— Верно. Но он отделил человека от природы, лишил его первозданного счастья бытия. А ты подумай, с каким наслаждением со всеми тайниками своей многогранной души человек окунается в природу: в морские волны, степное разноцветье или любовную игру!

Элла будто внове разглядывала литые мышцы Лорки, его сумрачное лицо и лукавые глаза. Но ее дисциплинированный интеллект между тем работал холодно и логично.

— Да, Федор, слияние с природой — это счастье. Но ведь мы не журавли, не кошки и не зебры, нам этого мало. У нас есть и другое счастье, — глаза Эллы похолодели, а голова гордо вскинулась, — власть над природой! Разгадка самых заклятых ее тайн, движение в ширь и в глубь вселенной.

— Да, труд вознес человека так высоко, что кружится голова, — Лорка пытливо взглянул на женщину, сидевшую рядом с ним, — но сделал ли он его счастливым?

— Разве сам труд не счастье? — быстро спросила она.

— В дальнем пути саму дорогу не так уж трудно принять за цель путешествия.

— Значит, долой труд и да здравствует природа? Голый, счастливый человек на первозданной земле? — Элла вдруг засмеялась. — В принципе я не прочь попробовать. Боюсь только, что быстро надоест.

— Я хаю не всякий труд, Элла, а тяжкий труд.

— А если он служит великой цели?

— Цель у нас одна — сам человек, все остальное — от лукавого. А тяжкий труд, какой бы великой цели он ни служил, деревенит человеческое тело, сковывает разум, а самое худшее — сушит душу. И этому нет оправдания.

Разглядывая вдруг помрачневшее лицо Лорки, Элла с неожиданным, но так понятным для женщины ее склада прозрением поняла наконец ход его мыслей.

— Ты мечтаешь о том, чтобы превратить труд в увлекательную игру? Это было бы прекрасно! Иногда труд и игра похожи, как близнецы, но, по существу, их всегда разделяет бездонная пропасть.