Павел Гейцман - Тайник

Он глубоко вздохнул и вошел в столовую. На мгновение его ослепило сияние ламп. Он замер, заслонив глаза ладонью. Большинство участников интернациональной геологической экспедиции уже сидели за столами и сосредоточенно работали вилками. Минералог Дино Росси и картограф Франко Борзари поедали цыплят с макаронами, остальные довольствовались рисом.

— Где вы пропадали так долго? — спросил петрограф Франц Питнер. — Филоген сегодня оставил вам порцию шефа. Как там начальник? Он уже забыл, наверное, что бывают такие потрясающие цыплята с макаронами, а?

Он безразлично улыбнулся Питнеру, кивнул остальным и сел напротив Дутарте. За столом было четверо. Он, Мишель Дутарте, геохимик Андре Верде и топограф Джованни Квадри.

— Мсье…

Его обслуживал сам Филоген, сияя ослепительной улыбкой. Как он стал итальянским гражданином, ни для кого не было секретом. Отец — американский солдат, мать — медсестра из военного госпиталя. Он болтал на смеси французского и итальянского так быстро, что ничего нельзя было понять, но повар он был отменный.

Наступил тот час, когда все сошлись вместе после целого дня работы. За обедом, как правило, половины не было. Ездить обедать на базу значило терять слишком много времени. Некоторые рабочие места были удалены на двадцать километров и более. Поэтому за ужином прежде всего обсуждали производственные проблемы. И только позже, за зеленым чаем или бутылочкой знаменитого тунисского зибара, добытого оборотистым Фил ore ном, забывали о скважинах и выбросах, уделяли часок шахматам или разговорам о том о сем. Кто-то вспоминал прошлое, другие обсуждали очередной военный переворот, говорили о женщинах… В большинстве своем тут были мужчины, которым уже перевалило за сорок, у многих в габесском отеле жили жены.

— Послушайте, доктор, — не переставая жевать, заговорил с ним Верде. — Сегодня мы были с Мишелем на «двойке», там дошли уже до девятисот метров, а известняки не кончаются, их мощность почти триста метров. Диаметр бурения уменьшился со ста девяноста пяти миллиметров до девяноста восьми. Если и дальше будут известняки, увеличится трение, а так как диаметр будет еще уменьшаться, трение будет возрастать, а где трение, там искра, а где искра…

— Если там газ.

— Да, если там газ. А у меня нехорошее предчувствие, что он там может быть. Буровой мастер — молодой парень и не имеет опыта. Хоть он и работал прежде на добыче нефти, но мне кажется, что он поддерживает слишком большие обороты и слишком большое давление на коронку, чтобы ускорить бурение. Это опасно.

Если геофизик и геохимик говорит, что может появиться газ, — это почти то же самое, как если бы он уже появился; если он предупреждает, что может произойти взрыв, надо принимать его слова всерьез. Это Винтер понимал. Однако сказал безапелляционно:

— Буровой мастер — это буровой мастер. — Он знал, что обоих французов раздражает не молодость специалиста, а то, что он тунисец. Нельзя было позволять им вмешиваться в его работу. — Ни я, ни вы заменить его не сможем. Утром я сам посмотрю, здесь, на краю платформы, можно ожидать выброс газа на каждом метре. Придется основательно проинструктировать все бригады на вышках, потребовать безусловного соблюдения правил техники безопасности. А что касается подачи охлаждающей жидкости, давления и числа оборотов — тут надо полагаться на мастерство бурильщиков. Все зависит от конкретных условий: типы горных пород, их залегание, растрескивание… Тут я не буду вмешиваться в дела бурового мастера, это он должен знать сам. Если у вас есть другие предложения…

— Да — поискать нового мастера. Бурить на больших глубинах — это не то же самое, что продырявить бак с нефтью. Если мы наткнемся на газовую подушку…

— К сожалению, в этом я помочь не могу, местные работники подчиняются геологической службе при тунисском министерстве горной промышленности, это вы и сами знаете.

— Так потребуйте у министерства!

Он холодно посмотрел на Верде.

— Сожалею, но этот вопрос мог бы решить руководитель проекта, я не компетентен. Кадровые вопросы не входят в мои полномочия. К тому же, честно говоря, я не вижу повода заменять Фуада Гая или увольнять его. Бурение идет успешно, и если я и разделяю ваши опасения, что ж… угрозу возникновения взрыва при таких работах полностью устранить нельзя.

Дутарте пожал плечами.

— По-моему, такие ответственные работы должны вести европейские специалисты. Если произойдет авария, полетят все сроки.

— Вы, конечно, правы, но Тунис не имеет специалистов по глубинному бурению, а ООН их не поставляет. Случилось что-нибудь серьезное? — Они молчали. — Если да, то вы должны поставить меня в известность, — добавил он резко. Он прекрасно понимал, что многим коллегам пришлось не по нутру, что он, чех, был назначен главным геологом, а теперь еще и замещал Тиссо.

— Нет, ничего серьезного, доктор, — попытался Верде приглушить возникший конфликт. — Мы просто считаем, что разведочная скважина — это нечто совсем иное, чем промышленные, которые бурят в местах, где геологическая обстановка хорошо известна десять раз проверена. Здесь мы не знаем, что нас ждет на следующем метре.

— С этим я согласен. Хотя ваше определение не совсем точно, мы предполагаем, что нас ожидает, но все же сюрпризы не исключены. Завтра же побываю на «двойке», но заменить мастера не могу, это отразилось бы на сотрудничестве европейцев и тунисцев. Мы служащие ООН, а Фуад — на службе тунисского государства. Наша обязанность — провести разведку, подсчитать запасы и определить стоимость. Это все. Других поручений я не получал.

Он отодвинул тарелку. Об еде и думать не хотелось. Ко всему еще и это столкновение. Тут явно скрестились противоположные интересы. Французы предпочли бы, чтобы вся разведка была поручена только им.

Голова трещала от боли. Этого ему только не хватало — замещать Тиссо. Пятнадцать европейцев, сорок тунисцев — и надо, чтоб все были довольны. Только экспедиция в пустыне — это вам не фабрика…

— Уже уходите? Надеюсь, вы не истолковали наши сомнения в дурном смысле? — пытался удержать его Дутарте.

— Нет, нисколько, — сказал он с улыбкой. — Все правильно, я учту ваши замечания. — Глаза его уже не смотрели так холодно. — Но разве вы не чувствуете — ирифи. На вас он не действует? У меня голова трещит целый день. Извините, что я был так раздражителен. Лучше я исчезну, чтобы прилечь, хочу завтра встать пораньше.

— Сначала зайдемте ко мне на рюмочку, — сказал сидевший за соседним столиком руководитель группы эксплуатации Курт Вейбел. — Знаю я эти песчаные бури. Если она начнет бушевать на другом краю Сахары, я почувствую ее первым. Нам нужно немного выпить, хотя бы по рюмочке на ночь, это освежит нас обоих.