Луи Буссенар - Приключения в стране львов

Грянула пушка. Лодка медленно спустилась на воду вместе с гребцами, державшими весла на весу.

Вслед за тем спущен был большой баркас с капитаном и делегацией от экипажа для сопровождения гроба на английское кладбище.

Тут только Андрэ заметил Фрикэ и Барбантона.

— Наконец-то вы вернулись!.. И при каких печальных обстоятельствах!

— На яхте желтая лихорадка?

— Увы, да!.. И дай Бог, чтобы обошлось без новых жертв.

— Разве есть еще больные?

— Есть… не больной, а больная… Бедняжка!.. Барбантон, вас ждут с нетерпением. Идите скорее.

— Сейчас, monsieur Андрэ… Фрикэ, пойдемте со мной… Я… не знаю, что со мной делается при мысли… Ведь она все же носит мое имя… болезнь тяжелая…

— Она была в отчаянном положении два дня, но теперь ей гораздо лучше. По-моему, она на пути к выздоровлению.

— А если так, то я опять начинаю трусить. В женщину, которая перенесла желтую лихорадку и осталась жива, наверное, сам черт вселился.

— Не говорите глупостей, старый ребенок! Предупреждаю вас, что после перенесенного тяжкого потрясения вашу жену теперь трудно узнать. Она переменилась не только внутренне, но и внешне.

— Что вы говорите, monsieur Андрэ?

— Одну правду, друг мой. Желтая лихорадка появилась на яхте дней десять тому назад. Сперва все испугались, потому что сразу заболело два человека. Я был прикован к постели и мог лишь заочно давать указания относительно ухода за больными. Зато ваша жена — вот молодец! — превратила себя в сиделку, день и ночь дежурила при больных, отбросив всякую брезгливость. Все изумлялись ее мужеству, самоотверженности и твердости. Я положительно утверждаю, и это может засвидетельствовать навещавший нас доктор-англичанин, ее энергия лучше всяких лекарств помогала больным и поддерживала бодрость духа у остальных членов экипажа. Один из заболевших безусловно обязан ей своим выздоровлением. К несчастью, она четыре дня тому назад заболела сама, когда больной, которого она выходила, был уже вне опасности. За другим некому стало ухаживать без нее — и вот мы сегодня его хороним… Идемте же к ней скорее. Она о вас поминутно спрашивает, ваш приход может только ускорить ее выздоровление.

— Да верно ли это, monsieur Андрэ? — переспросил жандарм, к которому вернулись прежние опасения.

— Даю вам честное слово. Она только того и боялась, что умрет, не помирившись с вами.

— Если так, monsieur Андрэ, — идемте. Но только я гораздо меньше трусил, когда первый раз шел в атаку.

Андрэ, у которого сломанная нога только что начала заживать, оперся на руку Фрикэ и сошел вниз. Там он подошел к приотворенной двери в одну из спален. Из двери высунулась хорошенькая головка юнги, исполнявшего, очевидно, при больной должность сиделки.

— Она спит? — спросил Андрэ.

— Ее разбудил пушечный выстрел, — отвечал юнга.

— Войдемте в таком случае… Сударыня, я к вам с хорошими вестями.

— Что мой муж?

— Вернулся, Фрикэ отыскал его.

— Пришел бы он сюда.

— Он уже здесь… Ну, мой друг, подходите, не будьте ребенком.

— Monsieur Андрэ, у меня ноги подкашиваются, — отвечал глухим голосом жандарм, входя в комнату. Сзади его подталкивал Фрикэ, а Андрэ тянул за руку.

Больная сидела на постели, вся обложенная подушками. Барбантон увидел бледное, худое лицо с лихорадочно блестевшими глазами. К нему тянулась худая рука… Кто-то рыдал…

Барбантон бросил на жену растерянный взгляд, машинально взял ее руку, откашлялся, поперхнулся и — не произнес ни слова.

На этом лице, так изменившемся после сильных страданий, он не находил прежних жестких, бездушных черт, которые так его раздражали. Куда девались тот пронзительный взгляд, плотно сжатые в сарказме губы… Да, Андрэ сказал правду: внешне перемена была полная.

Ну, а в нравственном плане? Судя по началу, можно было надеяться, что произошла и моральная перемена.

Больная заговорила первая — тихим, ласковым голосом:

— Друг мой, я уж и не думала с вами увидеться… Такая страшная болезнь! Вот мученье-то было!.. Мой друг, я вас не понимала. Я с вами очень дурно обходилась. Можете ли вы меня простить?

Барбантон стоял с покрасневшим носом и с мокрыми глазами и жестоко теребил свою бородку.

— Сударыня… друг мой… дитя мое… Я — старый дурак. Больше ничего. Сказать нужно прямо. Я хотел вести дом по-военному, по-жандармски. В чувствах я разбирался не больше австралийского дикаря. Вы взбунтовались против деспотизма — и правильно сделали. Я ведь тоже вас не понимал… а потом уже было поздно.

— До чего вы добры! Вы себя же обвиняете, взваливаете на себя несуществующие вины!.. Ну, будь по-вашему. Скажу вам одно: я решила начать новую жизнь, если избавлюсь от этой болезни.

— Но ведь опасность миновала… Мне так сказал monsieur Андрэ.

— При этой болезни бывают внезапные рецидивы. Потом… хотя я и очень рада, что вы вернулись, но меня теперь тревожит, что вы можете тоже заболеть.

— Об этом не тревожьтесь, сударыня, — сказал Андрэ. — Фрикэ и ваш муж закалились, совершив путешествие по болотам. Здешние микробы на них не подействуют. С другой стороны, нами приняты всевозможные гигиенические меры, так что едва ли можно ожидать дальнейшего распространения эпидемии. Наконец, мы сейчас уходим из этих мест на юг, машина уже разводит пары, и свежий воздух открытого моря сразу рассеет все вредные миазмы… Сударыня, мы сейчас оставим вас наедине с вашим супругом. Вам, вероятно, о многом нужно поговорить с глазу на глаз. Пойдем, Фрикэ.

— Сейчас, monsieur Андрэ. Но я сперва должен отдать госпоже Барбантон отысканную мною вещь, которой она несомненно обрадуется.

Парижанин вынул из кармана кожаный мешочек, из которого высовывались концы оборванной цепочки.

Он открыл этот мешок и достал из него знаменитый медальон.

— Вот эту вещь я вытащил из желудка змеи в тридцать пять футов длиной. Змея нечаянно проглотила ее вместе с вором, укравшим вещь. Я не открывал медальона, не желая быть нескромным. Да и запирается он, вероятно, с каким-нибудь секретом. Впрочем, это не важно. Не угодно ли вам, сударыня, удостовериться, тут ли билет?

Горячо поблагодарив юношу, который, в сущности, возвратил ей и семейное счастье, и состояние, madame Барбантон дрожащими от слабости руками открыла медальон и простонала от разочарования.

Медальон был пуст. Фрикэ и Андрэ громко вскрикнули. Барбантон остался невозмутим.

— Ну, что же! — сказала больная, быстро сделав выводы. Билет потерян, значит, выигрыш пропал. Лучше не думать об этом. Хотя все-таки жаль: ведь он обеспечивал нам безбедное существование. Ничего, мы будем оба работать — не правда ли, мой друг?