Владимир Рыбин - Искатель. 1978. Выпуск №2

— Чего?

— Заело? Пошли давай.

— Пошли, — сказал он. И не двинулся с места.

Немая сцена затягивалась. Я отошел в сторону, крикнул школьникам:

— Хотите, патроны покажу?

Мальчишки кинулись ко мне, девчонки за ними. Тане, оставшейся наедине с Игорем, стало неуютно, и она пошла вслед за всеми. И тогда Курылев опомнился. Словно на строевых занятиях, он пошел по тропе, прямой как гвоздь.

— Кто хочет на патроны поглядеть, а заодно на автоматы, карабины и все такое прочее, вступайте в ряды юных друзей пограничников, — сказал я школьникам, — милости прошу на заставу…

Минут пятнадцать мы с Курылевым шли этаким спартанским шагом, пока не взмокли, преодолевая бесконечные подъемы да спуски. Я думал о том, что в нашей и без того чересчур плотной когорте женихов появился еще один вздыхатель. А предметов для воздыханий было совсем немного: дочка начальника заставы, рыжая, или, лучше сказать, золотоволосая, Нина да ее подружка Таня, часто навещавшие нас. Правда, существовал один нонсенс, как любил выражаться командир отделения сержант Поспелов. «Эпидемия влюбленности», как простуда, поражала нас только в холодное время года. Летом наступала разрядка. Вместе с весенними мотыльками возле заставы появлялись сотни красавиц. В одних шортиках они лазили по камням, сбивая с толку глупыми вопросами. Русые косы и белые, совсем выгоревшие на солнце хвосты порхали, как бабочки-махаоны, за каждым поворотом дозорной тропы, отвлекая наших ребят от бдительного несения службы. Хуже всего приходилось часовым на вышке. Внизу, только скоси глаз, лежали на пляже эти летние феи, загорая на солнце в своем первозданном виде.

Дело в том, что застава стоит у самого берега, который на все лето превращается в пляж. Офицеры, приезжающие из погранотряда, говорят, что нам, дескать, крупно повезло, — живем на курорте. Но после «курортного лета» наши парни доходили до того, что хоть отправляй всю заставу в полном составе отдыхать куда-нибудь на необитаемый Север.

Сейчас был март, солнечный, но холодный месяц, когда все уже устали от монотонности «эпидемии», а летние «перелеты» туристок еще не начинались. Недели две я не видел учительницу и вроде бы стал забывать ее, но неожиданный восторг Игоря Курылева разбудил во мне «зимнюю печаль», которой я еще недавно томился, вспоминая Таню…

— Какая девушка! — восхищенно сказал Курылев, прервав затянувшееся молчание.

— Девушка как девушка!

— Нет у тебя чувства красоты.

Это было довольно обидно слушать.

— Что я, девчонок не видал?

— Как бы с нею познакомиться? — напрямую спросил Курылев.

— Конечно! — взвился я. — Спешите, мадам, уже падают листья, и молодость быстро проходит…

Еще мне хотелось сказать, что больно прытки некоторые новобранцы, что тут старослужащие из-за Тани пуговицы до дыр продраивают… Но он глядел так по-детски восторженно, что я пожалел его: что возьмешь с несмышленыша? Вот лето придет, наглядится на всякое, забудет о своих восторгах.

— Как чудное виденье… — сказал Игорь, не обратив никакого внимания на мою иронию, а может, и не заметив ее.

— Стихов начитался?

— Ну.

Я расхохотался. Я смеялся так, что если бы старшина увидел меня в этот момент, то вломил бы какое-никакое взыскание. Просто так, на всякий случай, за несдержанность. Но я ничего не мог с собой поделать. Мне вспомнились сразу все приключения с этим неистребимым Игоревым «ну», за которое ему не раз влетало и которое в свободные часы изрядно забавляло всю заставу. Можно ли оставаться спокойным, когда на вопрос старшины «задача ясна?» Игорь вместо «так точно», не моргнув глазом, говорит свое дурацкое «ну»?

— А ведь ты хороший человек, — вдруг сказал Курылев.

Я удивленно посмотрел на него: что бы это могло значить? Ответил насмешливо:

— Бабка дома говорила: «Хороший, пока спит».

— Да нет, я же вижу. Все посмеиваешься, а ведь добрый, жалостливый.

Вот те на, с каких это пор жалостливость стала достоинством?! Я, например, всегда считал наоборот и, даже когда в самом деле было кого-то жалко, старался помалкивать, чтоб не заметили этого «бабьего чувства». Помню, еще в третьем классе завидовал соседу Тольке, который мог, не моргнув глазом, шмякнуть лягушку об стенку.

— Жалел волк кобылу… — сказал я миролюбиво.

— Да нет…

— А с чего ты-то расчувствовался?

И тут я снова вспомнил: с Тани, с учительницы. И вспомнил, как интересно было поболтать с нею. Все-то она знала, а когда смеялась, так щурила глаза, что у, меня язык отнимался и появлялась слабость в коленках.

— Гляди, Курылев, — сказал я со значением, — не больно активничай, это тебе не на политзанятиях.

Он как-то странно посмотрел на меня, будто я ему бог знает какой красивый комплимент выразил. И сказал непонятное:

— Я все-таки думаю: тебе можно доверяться.

— Давай, давай…

— На, — сказал он и вынул из кармана сложенную старую газетную вырезку.

— Что это?

— Прочитай.

Я развернул газету и прочитал заголовок:

«…Северный ветер гнал навстречу тысячи белопенных, невидимых в темноте волн…»

Я сразу подумал: как это автору удалось разглядеть в темноте белопенные волны, раз, по его утверждению, они были невидимы, но решил отложить пока критический разбор.

«…По-разбойничьи свистели ванты, и брызги пулеметными очередями били по стеклам рулевой рубки. Ночь укутывала море, помогая сейнеру незаметно приблизиться к занятому врагом берегу.

Их было шестеро. Тесно, плечо к плечу, стояли они а рубке, всматриваясь в темноту. Никто не боялся врага, боялись с полного хода врезаться в прибрежные камни, погубить сейнер и тем сорвать выполнение боевой задачи. Задача была непроста: снять с камней потерпевший аварию торпедный катер и доставить его на базу. За неделю до этого катер был атакован фашистским самолетом. Отбивался как мог. Сильно поврежденный, уходя от бомб, приблизился к берегу и здесь потерял управление.

— Как снимать-то будем? — спросил молодой матрос Коля Переделкин. — На шлюпке в такую погоду не больно походишь.

Ему никто не ответил. Еще надо было дойти, да чтобы немцы не обнаружили, а уж тогда думать о том, что делать. Но берег был где-то близко, и вопрос становился актуальным.

— Начальство знает, — попытался отшутиться единственный кадровый моряк в команде Алексей Попович, суровый парень с багровым ожогом в половину лица.

Все посмотрели на командира спасательной группы — молоденького лейтенанта Михеева. Но он отмолчался.

— Может, и вплотную подойдем, — послышалось из темного угла рубки. — Там глубоко. Бухту отсекает каменная гряда. Скорей всего на ней и засел катер.

— Нам бы рядом не сесть…