Юрий Пересунько - Искатель. 1979. Выпуск №1

— Не, Владимир Алексеевич, представьте — ко всем бабам приходят мужья в больницу, а к Наташке нет. Обидно же ей все-таки. А пурга, кто ее знает, когда она кончится. Может и неделю мести.

Завгар смотрел в окно, за которым из-за низко нависших туч не было видно даже лесистых вершин сопок, говорил:

— Может, переночуешь хоть? Куда в темень-то? Все-таки восемьдесят километров до базы.

— А на кой она мне, эта база? — Сергей натянул торбаса, завязал сыромятные ремешки под коленками, чтобы снегу не насыпалось, притопнул ногой. — Я сейчас на лыжах прямиком через Глухариную сопку на трассу выскочу, а там любая машина моя. Вот завтра к ночи в райцентре и буду.

Ясно, как будто он был рядом, Сергей вспомнил Сеньку Ежикова, ввалившегося в комнату. Сенька бросил на стол теплого еще зайца и пару белоснежных куропаток.

— Держи, папаша. Из силков только что вытащили. Гостинца принесешь своему семейству.

Завгар согласно закивал.

— Ты бы ей там как-нибудь бульончика сваргань, баба моя советовала. Да скажи Наталье, чтобы сладкого чая побольше пила, от этого молоко прибывает.

В тот раз Сергей вышел на трассу около Васютина ключа. До райцентра оставалось рукой подать — километров двести. Сергей снял подбитые камусом широкие охотничьи лыжи, закопал их под приметным раскидистым деревом. Ноги, освободившиеся от лишнего груза, стали необыкновенно легкими, и почему-то захотелось бежать, и он бежал по дороге, пока его не догнала машина.

В кабине лесовоза было тепло, уютно, и от этого хотелось спать. Мешал шофер, чумазый мужик лет сорока, назвавшийся Михаилом Лобановым.

— Как чадо свое назовешь? — спросил он.

— Вообще-то Борькой. Борисом Сергеевичем! А? Как думаешь, звучит?

— Тебя в поселке-то куда отвезти? В гостиницу?

— Не. Давай где детей рожают. — Сергей улыбнулся, представляя, как бросится ему на шею Наташка, как заплачет. Она всегда плачет от счастья. Чудная небось без живота-то. И Борька, наверное, чудной — маленький…

К ночи показались расплывчатые в пурге огни поселка. Когда машина остановилась около решетчатых ворот больницы, шофер вытащил из-под сиденья алюминиевую флягу и железную кружку.

— Хлебнем на радостях?

— А она не учует? — спросил Сергей.

— Кто?

— Ну жена, Наташка.

Шофер покрутил пальцем у виска.

— Рехнулся, что ли? Тебя же к ней не пустят.

— Как это не пустят? К собственной жене не пустят?

— Смотри сюда. Во-о-она четыре окна светятся на втором этаже. Это ихняя палата. Рожениц. У меня там в прошлом году лежала. Ну давай пей.

— Не буду. Она у меня знаешь какая? Как рентген. Сразу заметит, расстраиваться будет.

Шофер оказался прав. Толстая сторожиха в больничной проходной не хотела пускать даже на территорию больницы.

— Ишь чего надумал! — косила она глазом на потертый рюкзак. — Время десять часов, а он… в больницу. Ишь ты!..

— Мать, пусти! — молил Сергей. — Мне жена сына родила. Понимаешь? Борьку!

— Иди, иди отсель! — не поддавалась на уговоры сторожиха. — Ишь ты! Жену ему повидать… Знаем мы таких. Намедни бутыль спирту украли из кладовой, а Иван Герасимович теперь отвечай.

— Ну, старая! — разозлился Сергей. — Будешь ты рожать, а к тебе твоего деда не пустят, помянешь тогда меня.

— Это я-то? — Сторожиха всплеснула своими толстыми руками. — А ну, пошел отсюдова!

Забор был не очень высокий. Сергей нашел место поудобнее и легко перелез во двор. Окна, на которые указал шофер, еще светились. Сергей подошел ближе, задрал голову.

— Наташка-а…

К окну никто не подходил. Сергей подождал немного, крикнул для верности еще раз и пошел искать, что бы такое подставить. Он обошел корпус, увидел возле кочегарки припорошенную снегом лестницу.

Лестница попалась хорошая, как раз упиралась под окошко. Женщины в палате, по-видимому, как раз укладывались спать. Отвернувшись, Сергей постучал по стеклу. Свет сразу погас. Затем загорелись лампочки на тумбочках, и к окну подошла высокая тетка, закутанная в байковое одеяло. Она что-то спросила, но сквозь тройные рамы ничего не было слышно. Сергеи снял рукавицы, сложил ладони рупором, закричал:

— Наталью позови! Наталью! Жену мою. — Для ясности он постучал себя в грудь. — Жену! Она мне сына родила. Бориса!

Высокая женщина за стеклом засмеялась и понятливо закивала головой. И вдруг совсем неожиданно в дверном проеме появилась Наташка. Она растерянно прошла мимо коек и бегом бросилась к окну. Он увидел, как из ее глаз брызнули слезы, она быстро-быстро заговорила что-то непонятное, потом немного успокоилась и стала гладить стекло напротив его лица, Сергеи проглотил что-то горькое и соленое, закричал в стекло. Громко закричал. Так, чтобы могла слышать Наташка.

— Борька где? Борьку покажи!

Наташка что-то говорила за стеклом и показывала рукой за стенку.

— А-а, понимаю, — закивал головой Сергей. — Спит. А я ему зайчика принес и куропаток…

Он поудобнее переступил на шаткой перекладине и тут услышал хруст шагов. Обернулся, увидел милиционера и сторожиху.

— Вот он, харя бандитская! — закричала снизу сторожиха. — А у нас намедни бутыль спирту пропала.

Сергей улыбнулся Наташке и одобряюще кивнул.

— Крепись, Наташка! — Он лягнул ухватившего его за ногу милиционера, опять сложил ладони рупором. — Ну я пошел. А то меня здесь ребята ждут.

Сергей обернулся к милиционеру, сказал улыбаясь:

— Куда спешишь, начальник? Или у тебя жена никогда не рожала?

— Харя бессовестная! — кричала сторожиха. — Надо порядки соблюдать.

Он хотел улыбнуться и ей, но вдруг вместе с молоденьким сержантом полетел вниз, в снег…

Сергей шел и улыбался, понимая, что вот опять Наташка помогает ему, вспоминаясь такой хорошей. И он нарочно все рисовал себе ее похудевшей, похорошевшей после родов, забывая, что надо, все время надо внимательно смотреть под ноги. Опомнился, когда увидел, как из-под ног начинает уходить толстый слой снега. Он отшатнулся назад, но было уже поздно — белоснежный покров осел, покрылся темными разводами. Сергей почувствовал, как вода заливает валенки. Стало жутко. Он рванулся из этой ловушки, упал, быстро вскочил и, утопая в набухшем снеге, хлюпая водой, которая успела набраться в валенки, выкарабкался на твердый наст. Промокшие валенки сразу затянулись ледяной коркой. Сергей с ужасом почувствовал, как стынут пальцы рук: намокшие рукавицы тоже сковались ледяным панцирем.

Провонявшая горьким запахом перегоревшей соляры и едким дымом костров, на Красногорье опустилась еще одна ночь испытаний. Сгустившаяся темнота медленно наползала на поселок, на прибрежные гольцы, посеревшую ленту реки. Сквозь непроглядную дымку тускло высвечивались редкие огоньки общежитий. И если бы не сполохи электросварки и прибиваемые к земле разлапистые языки костров, то можно было бы подумать, что люди сдались.