Борис Солоневич - Рука адмирала

Все засмеялись.

— Ну, ладно, ладно, махнул рукой Боб. Пойдем поглядим, чорт с тобой. Ты, брат, совсем футболоумный какой то…

Москвич не обижался на дружеские насмешки. Его круглое мокрое от непривычной жары лицо сияло; открытой улыбкой, и белокурый вихор трепался по ветру.

— А я и не стыжусь своей любви. Каждый с ума сходит по своему. Меня Офсайд Иванычем везде зовут! Каждому чем то жить надо, у каждого свои слабости есть. Вот наша профессорша истории (юноша шутливо церемонно поклонился Тамаре) все науки превзошла: ее, значит, история интересует. Другие — кто что: одни шахматы обожают, другие — кино, третьи — танцы А я, бедный мальчик, в мячик влюблен, и пока мои ноги тягают меня по белу свету — никогда ему, возлюбленному моему, не изменю. Может, потом и с меня профессор какой нибудь хренологии будет, а пока ноги зудят… Да и то ведь верно — в нашей проклятущей советской жизни так мало радости. А всяких неприятностей — хоть отбавляй. А тут — вышел на поле и про все забыл. Словно ни Сталина, ни ГПУ на свете нет… Только мяч под ногами, да ворота впереди, куда этот мяч нужно во что бы то ни стало засадить…

— Ладно, довольно агитировать! Футбольный пропагандист тоже нашелся. А вот тебе и мячик… Да что за дьявольщина?

Компания молодежи, повернув за угол какого то небольшого каменного домика, в удивлении остановилась: на небольшой площадке играло двое оборванных ребят. На каждой стороне «стадиона» стояли условные ворота: по два белых камня. Каждая команда состояла из… одного игрока, но «мачт» был в полном разгаре. Оборванные ребятишки обводили друг друга и с азартом били босыми ногами по мячу.

— Вот она — футбольная зараза, воскликнул Сережа. От нее никому нет спаса! От беспризорника до Конан-Дойля — все болеют…

сымпровизировал и спел он. В это время мальчики одновременно ударили по мячу, и оба покатились на землю. Зрители не выдержали и расхохотались.

Мальчики вскочили, как встрепанные. Один из них мгновенно схватил мяч под мышку и приготовился удирать. Сережа увидел это движение.

— Не дрефь, ребята: мы — свои хлопцы. Обижать вас не будем!

Его веселое смеющееся лицо внушало доверие.

— Хотите, я покажу вам, как бить надо, а то вы, чертенята, толком ведь не умеете.

Юноша направился к беспризорникам. Те попятились от него.

— Брось дрефить, мальцы. Все равно, если б я хотел отобрать от вас мячик — дело было б гиблое — я бегаю, как тигр, лев, прямо — заяц.

Веселый футболист потрепал Митьку по плечу.

— Ну, парнище, ставь свой гол перед тем вот забором. А я тебе покажу, как которые понимающие мяч лягают!

— Покажешь, дядя, в самделе? с живым интересом спросил беспризорник. Вот это так клево [27] Прекрасно. : я страсть как хочу выучиться, как следовает.

— Aгa, подтвердил другой с насмешкой. Он хотит классным кипером заделаться. Влезло энто ему в печенки — страх!

— Вишь ты? Ну, становись!.. А вы, ребята, обратился он к своим спутникам, посидите, пожалуйста, там в тени. Я тут пока футбольную заразу поглубже в их светло — невинные души запущу… Ну, так вот, мальцы, обратился он к мальчикам. Вы парни босоногие — и это хорошо. По крайности, бить носком не будете. А бить надо вот так — всем подъемом ступни. Так вот: этим боком — «кочерга» зовется. Так — прямой удар, а так вот с вывертом ноги — это у нас в Москве «шведка» прозывается. Ну, становись, ты, чемпион. Бью в правый — тот вот — угол.

Юноша сделал два шага вперед, легко и быстро ударил вытянутой ногой. Мяч точно метнулся в указанный угол «ворот». Но Митька, молниеносно распластавшись, выбил его кулаком. Боб и Тамара, сидевшие в тени деревьев, заапплодировали.

— Ай да Митька! Талантище! Ну, а теперь в тот угол!

Беспризорник опять отбил удар.

— Ишь ты? А ну ка еще!..

Но как москвич не бил, Митька ухитрялся встречать мяч кулаком. Правда «ворота» были небольшие и без перекладины, но все таки опытный футболист изумился.

— Вот так здорово! Да ты, брат, звездой футбольной скоро будешь. Подрости только нужно! И надо не бить, а ловить мячи!

Раскрасневшийся и радостный беспризорник удивился.

— Ловить? А на что он мне сдался?

— А потому, что если ты выбьешь мяч куда нибудь вперед, тут тебе какой нибудь форвард опять мигом по голу стеганет, да еще и в другой угол…

— Может и так, да мне бить много легче. Да и я ведь только начал!

— Это ничего. Что такое «конц-лагерь» знаешь?

— Как не знать? Кто ж в Сесесере этого не знает?

— Ну так вот — в, лагерях так и говорят: «это только первые десять лет трудно, а потом пустяк»! Так и тут… Вытренируешься. Ты здесь живешь, в Севастополе?

Беспризорник не понял вопроса.

— Где живу? А где ни попадается… Мы — птахи вольные…

— Вот как нибудь приезжай в Москву — я тебя потренирую всерьез. Каждое дело ученье любит. Только от кулаков придется, брат* отучиться.

— Как же это? вмешался Ванька. Ему кулаки — первое дело. Вы бы, товарищок, видали, как он дерется. Прямо, как Бог…

— Ну, вот еще… Разве Бог дерется?

— А мне все единственно — пусть, как чорт. Только он всех бьет, с кем ни дерется. Кулаки у его, как пушки… Еще сегодня…

Сережа заинтересовался новым приятелем.

— Вишь ты, какой талантище? Дай ка сюда мяч.

Он прижал мяч к груди и сказал Митьке:

— А ну, ударь по мячу.

Сухо и быстро щелкнул удар. Мальчик словно не бил, а бросал кулак в цель, стремительно отдергивая его обратно.

— А ну ка еще!

Митька ударил еще несколько раз. Лицо его разгорелось. Губы плотно сжались, глаза сузились в щелки, ноздри раздулись, рыжие вихры сияющими протуберанцами поднялись кверху. Он не отрывал взгляда от мяча и забыл окружающее,

словно весь смысл данной минуты был сосредоточен для него в ударе по воображаемому врагу.

Опытный спортсмен сразу увидал призвание мальчика.

— Эге, братишечка, присвиснул он, опуская мяч и разминая затекшие руки. Да ты никакой не футболист, а прирожденный боксер. Видно, тебя много драться приходилось?

Лицо Митьки потеряло свое напряжение, и он осклабился.

— Хватало… Да разве в нашем деле можно без драки? И Ваньку вот, когда он засыпется, частенько выручать приходится.

— Ну и ну… Быть тебе чемпионом!

Студент ступил назад и придавил лапу желтому Шарику, который давно уже с бесстрашным любопытством крутился около нового знакомого.

— Ах, чорт… А ты не ходи, песик, босым!

Шарик с визгом отбежал в сторону на трех лапках, обиженно оглядываясь, словно желая сказать: «столько лет прожил, а такого неуклюжего обалдуя еще и не видывал. Надо же во все стороны смотреть, дылда паршивая! Навязался тут на мою голову, орясина… Только две ноги, а места ему нет, куда свое копыто сунуть: — всю лапу отдавил. Вот, стерва»!..