Борис Солоневич - Рука адмирала

Ты. понимаешь сам, Феликс, что при современном состоянии умов, в эпоху ожесточенной гражданской войны, такие небылицы могут посеять большую смуту и быть использованными всякими «претендентами на престол». Выясни, пожалуйста, срочно, что в этих рассказах имеет оттенок правдоподобности й сообщи мне. В методах следствия не останавливайся ни перед чем: сам понимаешь, насколько нам важно с корнем вырвать такие слухи.

С комприветом Ульянов (Ленин).

На этот запрос тут же был приложен ответ:

ПредВЧК

4-1-1919 г.

Москва.

Совершено секретно.

ПредСНК т. Ленину

Дорогой Ильич.

На твой запрос о таинственных слухах насчет «императорского завещания» мне донесли из Екатеринбурга, что приведение приговора в исполнение происходило в условиях страшной спешки и при понятной степени возбуждения операторов.

Ты ведь в курсе дела, что в связи с наступлением белговардейских банд Екатеринбургский Совет постановил ликвидировать не только самого императора, но и всех его детей. Закаленных чекистов, какими мы обладаем в

Москве, в провинции еще нет. Поэтому все произошло без соблюдения революционных формальностей, нечетко, и выяснить в точности, погибли или нет упомянутые тобой вещи — невозможно. Но, во всяком случае, выяснено, что указанных вещей среди реквизированного имущества царской семьи — нет. Возможно, конечно, что кое что сумел унести сбежавший дядька цесаревича матрос Деревенько, не найденный, несмотря на тщательные поиски.

Вполне согласен с тобой, что появление таких слухов, а, тем более, таких вещей и «завещания» при неустойчивости нашего политического положения могло бы оказаться даже и роковым, особенно если белая армия широко использовала, бы лозунг восстановления монархии даже с каким либо самозванцем или очерёдным «наследником». Поэтому я дал срочное распоряжение усилить борьбу с распространителями всяких слухов и не терять прицела в этом деле. Что касается методов — то ты, Ильич, пожалуйста, не указывай мне: сам ведь знаешь — я ни перед чем не остановлюсь для блага революции. Так что — будь спокоен. Что можно будет и нельзя будет — сделаем.

Феликс.

Прочтя эти бумаги, Садовский глубже осел в кресле и глубоко задумался. Мартон, отмечавший что то в лежавших перед ним бумагах, поднял голову и с интересом поглядел на нахмуренное лицо своего помощника.

— Ну что? Заело тебя?.. Да, что ни говори: из пустяковины все это вырастает в что то очень важное. Как, кстати, ты назвал это все дело?

— «Тайна адмирала».

— Теперь можешь, пожалуй, переменить — «Тайна Шлепнутого Царя».

Садовский резко поднялся.

— А ты, Мартон, не шути. Я считаю, что все это звенья одной цепи. И только вот одного звена не хватает — и самого важного — этого чортового неуловимого беспризорника с таинственным предметом, снятым с памятника адмиралу Корнилову. Но мы все таки доберемся и до этого звена… Чорт побери! Если мы, Мартон, это дело раскроем — я себе попрошу орден Ленина и самую хорошенькую секретаршу…

Латыш усмехнулся.

— Да у тебя губа не дура, как я погляжу! Но это верно — если откроешь это дело, тебе сам Сталин орден прицепит. Найти завещание императора — не жук начихал и не корова накапала… А только…

— Что только? спросил возбужденно еврей.

— А только, медленно повторил Мартон, холодно роняя слова. А только, если ты про-во-ро-нишь это дело, пожалуй, придется и второго чекиста за не-рас-по-ря-ди-тель-ность ликвиднуть… Так что смотри, Садовский — не прокакай!..

Зубы чекиста сжались, и желваки выступили на худых щеках.

— Не дрефь, Мартон, глухо ответил он. Дорвусь я до этой тайны, хоть пришлось бы не только ихними, но и моими костями дорогу проложить… Чтобы какая то антисоветская молодежь нам нос утерла? Да никогда!..

Смуглого крепкого юношу со сросшимися темными бровями — чемпиона Турции, Хилме-Бей, зрители встретили тепло и сердечно. Этого бойца Москва уже видела год тому назад и высоко оценила его быстроту, точность и необыкновенную легкость уверток. Тогда он был легким победителем в весе пера. Теперь он потяжелел, и его матч с Гра-дополовым обещал дать картину напряженного боя. Но вместо Градополова против турецкого чемпиона был выпущен неизвестный никому советский беспризорник… Вся спортивная Москва уже знала историю его «боя» с Градополовым. Вот почему его появление на ринге было встречено не только апплодисментами, но и дружным смехом зрителей. И, действительно, даже на ринге Митька был фигурой необычайной. На крепком коренастом туловище с мышцами взрослого юноши торчала совершенно детская голова со смущенным курносым лицом и рыжими вихрами волос. Забинтованные к бою руки Митька не знал, куда девать, растопырил их в стороны, и весь его растерянный вид заставил массу зрителей смеяться, а серьезных знатоков бокса нахмуриться.

Митька был очень смущен гулом приветствий. Он не без испуга взглянул на своего секунданта Спарре и только выслушав от него несколько слов, успокоился и даже усмехнулся.

— Так это, значится, ничего, что они ржут надо мной?

Сухое тонкое лицо Спарре, знаменитого тренера, оставалось спокойным.

— Ну, конечно, ничего, Митя. Это значит, что они тебя любят. Постарайся…

— Ладно. Знамо дело! Только, ежели я туда бить буду или что там не по всем правилам — ты уж подсвисни.

— Хорошо. А видишь там вот: в первом ряду — твой «крестник» Градополов сидит.

— Где? оживился Митя.

— А вот… Видишь: забинтованный… Митька внезапно сорвался с табуретки на ринге и подбежал к канатам. Все замерли в предвкушении чего то необычного.

— Эй, Градополыч, звонко на весь зал крикнул паренек. Ты — того этого… Не серчай насчет зубов то своих… Я, ей пра — не живоглот какой. Ей Бо, я нечаянно так вдарил. Не по злобе.

Зал грохнул от смеха. Градополов с подвязанной челюстью приподнялся, но громко сказать еще ничего не мог. Его сосед услышал шопот и передал:

— Ладно, Митя. Он не сердится. Только, если ты не выиграешь, то он тебе все вспомнит… Не подгадь, милок!..

Голос арбитра прервал душевные разговоры. Началось представление бойцов друг другу и публике. Митька вгляделся в надменное уверенное откормленное лицо турка, и невольно злобная мысль пришла ему в голову.

— Вот тоже, чорт заграничный… Кофеи турецкие, небось, жрал, а теперь нас бить приехал?.. Куриное молоко, да коровьи яйца трескал, буржуй недорезанный!.. А где ты был, когда я с голоду пух?..

Митька был откровенно зол, и ему казалось, что он разгромит Хилме-Бея в несколько секунд. Но напрасно он бросался вперед. Быстрый турок легко уклонялся от его наскоков и отвечал быстрыми, хотя и не сильными ударами. А когда Митя загонял своего противника в угол — тот мгновенно сгибался и закрывался руками. Митя бешено колотил по рукам и голове, но толку от этого не было. Митька был озадачен: турок был неуловим для сильного удара.