Владимир Щербаков - Искатель. 1979. Выпуск №2

Видингер вдруг оживился. Все, что уходит в политическую сферу… Какие хорошие слова! Скандал предотвращен, и он мог вздохнуть свободно. Его беседа с Ловким не была напрасной. Она будет дополнительной гарантией.

«Так я себе и представлял. — подумал Шельбаум. — Замять и скрыть события, а политических противников схватить руками в лайковых перчатках». Он видел, как просветлели лица гофрата и старшего прокурора. Им указан наиболее удобный путь отступления.

— Что же с убийцей? — медленно спросил Шельбаум.

— С каким убийцей? — спросил судебный следователь.

«Мой бог, — подумал Шельбаум. — Они, кажется, совсем забыли, что за последние две недели дело Фридемана стоило трех человеческих жизней».

— Убийцей Цондрака и его жены, — сказал обер-комиссар. — Одновременно по-видимому, и убийцей Деттмара.

— Где же он у вас? — спросил судебный следователь.

— У нас его нет, но я знаю, кто он.

Гномообразиый старший прокурор взорвался:

— Почему вы позволяете ему гулять на свободе?

— Я могу его уличить во многом другом но не в этих убийствах, — сказал Шельбаум.

— Почему вы не арестуете его на основе имеющихся улик?

— Не хочу упреждать отдел «С», — сказал Шельбаум. — Воз можно, он намерен осуществить арест.

Начальник секции из министерства внутренних дел покачал головой.

— Оставьте его себе, — сказал он и, обращаясь к старшему прокурору, добавил: — Судите его, но при этом учтите мнение господина министра. До свидания, господа.

Сопровождаемый секретарем и пожилой дамой, которая взяла с собой протокол, он вышел из кабинета. Старший прокурор невинно что-то проворчал.

— Я надеюсь, вы найдете доказательства, — сказал он Шельбауму. — Доказательства неуязвимые и неопровержимые.

Зазвонил телефон. Трубку взял сам гофрат.

— Эксперты — сказал он Шельбауму. — Установлено, что на рукоятке ножа которым был убит Деттмар, обнаружена типографская краска.

— Типографская краска! — вскричал обер-комиссар — Первое доказательство! Идемте, Алоис! Извините нас, господа.

— Какая красота, — сказал Шельбаум.

В водах Старого Дуная купалось вечернее солнце, и вместе с его отражением в легком розовом свете колебалось очертание веранды. Обер-комиссар сидел за рабочим столом Фазольда и добродушно рассматривал стоявшего перед ним Ланцендорфа.

Молодой человек ощупывал бинт вокруг своей головы и болезненно морщился.

— Если бы не господин Маффи, то лежать бы мне в гробу, — сказал он.

Шельбаум согласно кивнул. Вместе с Нидлом он подъехал к дому художника сразу после того, как Маффи перепрыгнул через забор и обезоружил Фазольда. Ланцендорф отделался легким ранением. Фазольда же Маффи ранил в руку, и в данный момент врач оказывал ему первую помощь. «Беда с этим Маффи, — думал Шельбаум, — у него прекрасные профессиональные качества и так мало человеческих».

— Фазольд действительно?… Я думаю, он фактически является?… — Ланцендорф был не в состоянии заканчивать фразы.

Шельбаум вновь согласно кивнул.

— Если у вас нет больше вопросов, я пойду домой, — устало произнес Ланцендорф.

— Заблуждаетесь, дорогой мой. Вы поедете к Карин Фридеман.

— Вы же знаете, что это бесполезно.

— Случайно я осведомлен лучше вас, — сказал Шельбаум и взял конверт со стола. — Пока на вас наматывали тюрбан, я написал Карин это письмо. Передайте его, и все будет в полном порядке.

Он сунул конверт ему в руку и вышел вместе с Петером в сад, вход в который охранялся двумя полицейскими. Вокруг дома толпились любопытные, и Шельбауму с трудом удалось пробиться к машине.

— Передайте привет Карин. Утром в субботу я буду у нее. Большого счастья вам, молодой человек, — сказал он, прощаясь.

Затем Шельбаум вернулся в дом. Из коридора он открыл дверь в спальню. Фазольд сидел на кровати, врач накладывал ему бинт на раненую руку.

— Легкое ранение в мякоть, — сказал врач, упаковывая свои инструменты. — Можете спокойно начинать допрос.

— Тогда приступим, Алоис, — распорядился обер-комиссар и вместе с Нидлом прошел на веранду.

Маффи придвинул к письменному столу стул для Фазольда, а сам с блокнотом в руке приготовился вести протокол.

— Опустите шторы, Маффи, — сказал Шельбаум и повернул настольную лампу так, чтобы она светила в лицо Фазольду. — Одно уясним с самого начала, — медленно начал обер-комиссар. — Вы не художник Вернер Фазольд, и его вы никогда не знали. Последнее в вашу пользу.

Фазольд даже не пошевелился.

— Поэтому вы не знали и настоящего Фридемана, зато куда лучше знали того, кто выдавал себя за него, — продолжал Шельбаум. — О вашем прошлом нам известно. Поправляйте меня, если я в чем-то ошибусь. По-настоящему вас зовут Андреас Ортвайн, вы родились первого марта 1918 года в Клагенфурте. Профессия: художник-дизайнер. Перед войной вы были за мошенничество осуждены военным судом Кремса на три месяца тюремного заключения.

— Все так, — глухо произнес мнимый Фазольд.

— Во время войны вы еще два раза были наказаны в судебном порядке, — продолжал Шельбаум. — Один раз земельный суд в Айзенштадте осудил вас на пять месяцев за подделку документов. Второй раз вы были заключены на полгода в колонию за воровство и бродяжничество. Странно, что вы не призывались в армию.

— У меня врожденный порок сердца.

— Он-то, по крайней мере, настоящий? — спросил Шельбаум.

Но Ортвайн на это не ответил.

— Ну хорошо, — сказал обер-комиссар. — Для нас это не имеет значения. Последние данные говорят о том, что перед приходом союзников вы работали на одном военном заводе в Вельсе. Чем вы занимались потом?

— Когда пришли американцы, я бежал в горы, — ответил Ортвайн, — а когда все успокоилось, уехал в Вену.

— Где вы и повстречались с Цондраком?

— Да.

— От Цондрака вы заполучили документы настоящего Фазольда. Зачем?

— Я хотел избавиться от прошлого, — ответил Ортвайн. — Я хотел наконец начать нормальную жизнь гражданина. Подобного случая могло больше не представиться.

Шельбаум покачал головой. Цондрак и его жена, Бузенбендер, а теперь вот и Ортвайн — все они после войны влезли в чужие шкуры и верили, что смогут начать снова. Но прошлое оказалось сильнее, и от него, как оказалось, не убежишь.

— Вы знали, кому принадлежали документы? — медленно спросил он.

— Цондрак, которого я тогда принимал за Фридемана, рассказывал мне, что он был с этим Фазольдом вместе в концентрационном лагере, — ответил Ортвайн. — Вскоре после освобождения он умер от истощения. Фридеман, я имею в виду Цондрака, хотел помочь мне начать новую жизнь. Поэтому, и дал документы.

— Вы ему поверили?

— Многому верят, когда хотят поверить.

— Когда же вы заметили, что крылось за этим в действительности?