Владимир Попов - Мир Приключений 1955 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов)

Доброга кричал:

— Береги гребцов! Прикрывайся щитами!

А стрелы уже летят. На крайней расшиве опустились два весла с наружной стороны и не поднимались. Расшива повернулась, и её, как бревно, потащило течением. Еле справились.

Кто не успел вооружиться, тот присел на дно, прячась за бортами. Большие лодьи приблизились, и от них, как рои шершней, помчались стрелы.

— К берегу, к берегу греби! — распоряжался Доброга.

Он стоял на носу своей расшивы в шлеме и в кольчуге, а Заренка двумя щитами прикрывала его и себя.

Все три расшивы повернули дружно. Одна большая лодья оказалась между повольниками и берегом. Расшива Одинца ударила в нее и пробила легкий кожаный борт. Лодья перевернулась, и расшива прошла над ней. За кормой, как гагары, выскакивали из воды головы чужаков.

Ватажники с размаху выбросились на пологий бережок, выскочили кто в мелкую воду, кто на сухое и повернули расшивы бортами к воде, чтобы укрыться.

На твердой земле повольники опомнились, взялись за луки, начали выцеливать по-охотничьи и, выпустив десятка три стрел, отогнали чужаков от своего берега.

А и много же чужаков! Обойдут лесом, набросятся разом с воды и суши — тут и конец. Ватажники бросились рубить деревья для засеки. Валили деревья и злились с каждым сбитым деревом, кляли друг друга за беспорядок, за растерянность. Расшивы захламили, многие только на берегу добрались до своего оружия.

У четырех ватажников были прострелены шеи, у пятерых стрелы засели меж ребер, а трое были ранены в живот. Эти плохи, выживут или нет — неизвестно.

На счастье, чужаки имели легкие стрелы не с железными, а с костяными насадками. Чужаки-лучники били метко и часто, но их стрелы не могли пробить головы и застревали в теплой одежде.

Одинец вошел в воду по колено и до плеча растянул длинный, двухаршинный лук, подарок Верещаги. Тяжелая полуторааршинная стрела пролетела над водой, до перьев вошла в кожаный щит, и пораженный чужак упал в воду с большой лодьи.

Из леса потянуло дымком, за засекой кто-то ходил. Два десятка повольников обошли засеку по воде, бросились в лес и заметили чужих. Одинец догнал одного и уложил краем щита. За остальными не погнались из страха попасть в засаду в незнакомом месте.

Подобрали оружие, брошенное убежавшими чужаками: гладкую, как цепилка от цепа, палку со вставленным в толстый конец моржовым зубом, ещё дубинку с прикрученными жилами большим острым кремнем и олений рог на палке, похожий на тот, с которым Биар вышел к повольникам на мысу. Нашлась мазанная глиной корзинка с горячими углями, тоже похожая на биаровскую. Только тут хватились повольники: а где же сам Биар с девушкой Бэвой? Их не было. Они убежали, а как и когда — того в общей суматохе никто не видел.

Повольники рассматривали оружие чужаков. Плохое. От него достаточно одной кожаной подкольчужной рубахи, не то что кольчуги. Сделано хорошо, прочно, но против железного ничего не стоит. Чужаки не выдержат рукопашного боя. А чтобы укрыться от стрел, Доброга придумал на борта расшив набить ещё по две доски, для весел прорубить дыры и сверху прикрыться плетнями из веток.

Раненых уложили на хвойные постели и залили раны теплым жиром. Заренка держала на коленях голову своего двоюродного брата, Радока. Радоку стрела угодила в бок. Вырвали её. Парню плохо. Едва слышным голосом он просил, чтобы сестра спела любимую грустную новгородскую песнь:

Радок смотрел в вольное небо и шевелил губами. Ему казалось, что он тоже что-то поет.

Но ему мнилось, что кругом не товарищи, что он лежит не на мягкой хвое и не воздухом дышит. Его колыхала прозрачная, мягкая теплая волна, и он опускался в подводное царство. К нему склонялись и его ласкали водяные розы. Из чашечек роз выплывали красавицы, обнимали парня белыми руками, и он пил сладкий девичий мед, не мог насытиться счастьем.

Вода холодела и темнела. Радок зашевелил руками, искал и прижимал к себе невиданную красавицу, чтобы согреть сердце о сердце, приподнялся. Он глядел не мигая, но более не видел. Сестра прикоснулась к спокойному лицу и смежила брату веки. Роняла теплые женские слезы.

На руках Или второй повольник прощался с жизнью.

Повольники трудились без отдыха всю короткую ночь, нарастили борта расшив и наготовили плетней. Теперь и настоящей стрелой не пробьешь, не то что слабой костяной. Можно сталкиваться на воду и считаться с чужаками за своих полегших. Из раненых семеро уже похолодели, а двое выходятся или нет — кто скажет…

В лесу, за засекой, где стоял дозор повольников, было спокойно, и река против случайного стана опустела. Но чужаки не ушли. На том берегу над деревьями и кустами поднимались дымки от костров. Бубны стучали и там и на этом берегу. Пересвистывались дудки. Чужаки переговаривались.

Выше стана, прямо на реке, стояли на якорях пять больших лодей. Около них, как собаки на поводках, держалось десятка два маленьких лодок. Двину берегли с обеих сторон и держали повольников в осаде.

Да, быть бою. Три расшивы, укрытые от стрел, смогут смять и потопить большие лодьи чужаков. Одну уже разбили. А о малых лодочках и судить не приходится. На воде верх будет за повольниками, хотя их осталось лишь четыре десятка, а чужаков несколько сотен.

— Не любо с чужаками драться для драки, — оказал Одинец. Он до сих пор молчал. Его кафтан был в крови: разорванное стрелой ухо распухло, как гриб. — Мы здесь не для того, чтобы, как на льду, тешиться кулаками. Уж если драться, так чтобы был толк…

Он не кончил — в лесу раздался чей-то крик. Прислушались.

— Добро-га! Доброга!

Что же там за чудо? Кто зовет старосту?

— Э-гей! Кто ревет?

— Доброга! Доброга!

А ведь это голос Биара!

Староста перебрался через засеку и позвал рыболова. Тот выскочил из-за дерева и спрятался. Боится. Доброга бросил рогатину и меч и пошел безоружный. Биар выбежал навстречу.

Казалось, чужаки хотели говорить с повольниками — так Доброга понял Биара. Как говорить? Не хитрят ли?

Биар принес бубен, обтянутый с обеих сторон кожей, разрисованный фигурками медведей, оленей и собак. На стук биаровского бубна снизу выплыла большая лодья, полная людей. С неё Биару ответили на бубне, а остальные бубны замолкли, и на реке сделалось тихо.

Чужаки были безоружные. Их лодья медленно и наискосок правила к стану. Гребцы стоя работали тонкими веслами с широкими лопастями, обтянутыми кожей.