Владимир Попов - Мир Приключений 1955 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов)

А страна тем временем продолжала жить и бороться. Генрих Гейне, побывавший во Франции незадолго до этого, писал:

«Я посетил несколько мастерских в предместье Сен-Марсо и увидел, что читали рабочие, самая здоровая часть низшего класса. Я нашел там несколько новых изданий речей старика Робеспьера, а также памфлетов Марата, изданных выпусками по два су, историю революции Кабе, ядовитые пасквили Корменена, сочинение Буонаротти «учение и заговор Бабефа», — все произведения, пахнущие кровью. И тут же я слышал песни, сочиненные как будто в аду, припевы которых свидетельствовали о самом диком волнении умов. Нет, о демонических звуках, которыми полны эти песни, составить себе понятие в нашей нежной сфере невозможно; надо их слышать собственными ушами, например, в тех громадных мастерских, где занимаются обработкой металлов и где полунагие суровые люди во время пения бьют в такт большими железными молотами по вздрагивающим наковальням.

Такой аккомпанемент в высшей степени эффектен, точно так же как и освещение в то время, как живые искры вылетают из печей. Всё — только страсть и пламя!..»

В эти годы в муках и труде рождался новый Париж. Над городом висела белая кменная пыль, падающая на листву каштанов, как седина. Рушились старинные дома, разбирались средневековые стены и решетки, сносились целые кварталы, чтобы дать место новым блистательным и строгим проспектам нового города.

Стоя на перекрестке, Жюль Верн часто следил за рождением новых бульваров, пересекающих груды битого камня, ещё недавно бывшего бушующим хаосом средневековых кварталов, следил за появлением, как по волшебству, новых великолепных вокзалов, зданий, церквей. И звезды улиц, расходящихся во все стороны от звонких площадей, всё чаще напоминали ему кем-то брошенное крылатое прозвище вновь рождающегося Парижа — город Светоч.

Перестройка французской столицы не была делом Сенского префекта барона Осман, как то казалось императору Наполеону. В этом плане, составленном республиканским правительством еще в 1793 году, были воплощены мечты многих поколений зодчих и градостроителей, мечтателей и поэтов — всех тех, кто, любя прошлое великого города, хотел для него ещё более блистательного и счастливого будущего. Это был великий труд скованной Франции, ищущей обновления.

Вся жизнь Франции походила на пародию. Палата депутатов заседала в Париже, но она не имела права ни предлагать законопроекты, ни вносить поправки в правительственные предложения. Заседания её были публичны, но печатать прения было запрещено. Все представители интеллигенции находились под надзором полиции. Университет существовал, но преподавание было обращено главным образом на древние языки; кафедры философии и истории были упразднены. И всем профессорам было приказано брить усы, чтобы «уничтожить в костюме и нравах последние следы анархии»…

Но скованный гигант продолжал трудиться и бороться. Железные пути всё дальше протягивались во все концы страны; всё гуще становился дым паровозов, пароходов, заводов и фабрик. И всё сильнее приливала кровь народа к центру страны — к Парижу. Это была не только столица императора и его своры, жандармов, спекулянтов, шпионов, — это был центр промышленности и торговли, столица науки и мысли, подлинное сердце Франции.

То было время быстрого развития промышленности, расцвета техники. Ещё недавно, в 1838 году, первый пароход пересек Атлантику, и то проделав часть пути под парусами, а в шестидесятые годы железные паровые суда установили регулярные рейсы, соединяющие Францию со всем светом, и гигантский «Грейт Истерн», в девятнадцать тысяч тонн водоизмещения, проложил первый телеграфный кабель между Европой и Америкой.

Жюль Верн в 1848 году приехал в Париж на почтовых лошадях, а через пятнадцать лет в Лондоне появился первый метрополитен, и сквозь горный проход Мон-Сенис была начата прокладка тоннеля, соединяющего Францию с Италией.

Открытие в 1831 году Фарадеем электрической индукции стало для электротехники началом новой эры. Всё глубже опускались ещё неуклюжие подводные лодки и всё выше поднимались аэростаты, движением которых в воздухе пытались управлять их изобретатели.

В 1881 году «русский свет» инженера Яблочкова залил всю территорию Парижской Всемирной выставки. Это было целое море света — почти полмиллиона электрических свечей, больше, чем во всем остальном Париже со всеми его восковыми, сальными и стеариновыми свечами, керосиновыми лампами и газовыми фонарями.

И, наконец, сами машины — грандиозные паровые молоты, гидравлические прессы, мощные токарные станки — стали производиться при помощи машин. Наступила последняя фаза промышленного переворота.

Всё это создало питательную почву для бурного развития науки, которая во второй половине XIX века переживала счастливый расцвет. Это был период великих побед не только частных теорий, но и могучего синтеза, начавшего объединять воедино разрозненные прежде науки. Майер, Джоуль, Гельмгольц завершили доказательство всемирного закона сохранения энергии, впервые высказанного ещё Ломоносовым. Бертло окончательно изгнал из химии понятие «жизненной силы». Менделеев обосновал единство всех химических элементов. Пастер опроверг теорию самозарождения. Дарвин воздвиг гигантское здание теории эволюции и посягнул на божественное происхождение человека…

Наука в эти годы даже вооружила человечество возможностью видеть будущее. Леверье «на кончике пера» — сидя за столом и вычисляя, — открыл новую планету, Нептун, не видимую простым глазом. Менделеев с поразительной точностью описал свойства ещё не найденных элементов. Гамильтон чисто математическим путем обнаружил существование конической рефракции. Максвелл, на языке дифференциальных уравнений, предсказал существование и свойства электромагнитных волн, открытых лишь после его смерти… И Жюлю Верну казалось, что весь облик грядущих дней можно увидеть сквозь волшебную призму науки.

Надар, ставший в эти годы близким другом Жюля Верна, незадолго до этого был секретарем Шарля Лессепса, знаменитого строителя Суэцкого канала. Лессепс был страстным последователем Сен-Симона, и его взгляды разделял и Надар. Сенсимонистом был и другой друг писателя — композитор Алеви. Они-то и ввели молодого человека в светлый мир утопического социализма.

Неизгладимое впечатление на Жюля Верна произвели идеи Сен-Симона. Вероятно, от него писатель заимствовал великую веру в науку, способную, как ему казалось, изменить весь политический строй человечества.

Фурье открыл писателю радость творческого труда, освобожденного от принуждения и эксплуатации и воедино слитого с творческой мыслью. Роберт Оуэн, отправившийся за океан, чтобы основать там социалистическую колонию, стал для Жюля Верна прототипом капитана Гранта.