Владимир Попов - Мир Приключений 1955 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов)

Греческое слово «география» буквально значит: описание Земли. Сто томов сочинений Жюля Верна — это тоже география, но ожившая, одухотворенная обаятельными героями, которые идут по земному шару не как каталогизаторы или собиратели коллекций, но как открыватели и завоеватели Вселенной, которую они отдают во владение освобожденному человечеству. И эта география никогда не устареет, как никогда не стареет история подвигов человеческого ума.

Мы любим живой и легкий язык французского писателя, полный юмора, блестящих, сравнений и чудесных лирических отступлений. Мы никогда не устаем следить за необычайными приключениями его героев — находчивых, бесстрашных и благородных. И каждый раз, закрывая его книгу, мы чувствуем, что он вдохнул в нас оптимизм и веру в беспредельное могущество человека.

Мы любим Жюля Верна за то, что он был первым, кто открыл читателям поэзию науки, романтику и героику научных подвигов, кто повел читателей в творческую лабораторию ученого, изобретателя, кто позвал людей завоевывать будущее.

Красоту природы и искусства он дополнял новой красотой: он открыл читателям поэзию науки, красоту и романтику творческого труда. То, что казалось другим серым, обыденным, слишком отвлеченным, он заставил стать необыкновенным, засверкать всеми красками, сумел показать полным блеска и движения. Романтика обыкновенного — вот постоянный, вечно меняющийся и всегда прекрасный пейзаж его «Необыкновенных путешествий».

Но всёже больше всего мы любим Жюля Верна за то, что он широко распахнул дверь в литературу новым героям — созидателям и борцам.

В своих романах Жюль Верн обращался преимущественно к молодежи и людям будущего, которые, как он верил, будут читать его произведения. Эти будущие поколения он хотел научить любить свободу и верить в грядущую победу освобожденного человечества над силами зла и косной природой.

Вот почему мы продолжаем и сейчас считать его великим воспитателем.

Он поднял к солнцу, к свету и заставил идти вперед многие сотни, если не тысячи, людей, которые стали строителями нового мира, пролагателями неведомых до того путей в науке, смелыми изобретателями, инженерами-творцами, просто вдохновенными тружениками.

Тысячи людей — ученых, путешественников, изобретателей — с гордостью признавали ту роль, которую сыграл Жюль Верн в формировании их мировоззрения, в выборе ими профессии. А сколько их, ещё не названных и безыменных, великих и малых, чьё творческое воображение было впервые разбужено книгами Жюля Верна! Скольким он указал — и ещё укажет — путь в науке и в жизни! Не потому, что он лучше других видел дорогу к цели, но потому, что он верил в грядущую победу.

Ещё не собран и даже весь ещё не взошел этот великий посев в умах стремящегося вперед человечества.

— Почему… — спросил Тони Мак-Тэвиш Ливи, — почему вы всё время называете их дикими? Они совсем не дикие. Они такие же хорошие, мирные люди, как и все другие.

— Ах, вот как! — сказала мисс Клэтт, и на её лице появилось то особенное выражение, которое Тони так хорошо знал. — Ты хочешь оказать, Тони, что знаешь об индейцах больше меня.

Все в классе засмеялись — не тому, что сказала учительница, но тому, как она это сказала, — и все взгляды обратились на Тони. Все знали, что сейчас начнется обычное представление, и приготовились поразвлечься; один Тони будто окаменел за своей партой, сжал губы и упорно смотрел прямо перед собой.

— Ну так как же, Тони, — повторила мисс Клэтт: — ты знаешь об индейцах больше меня?

— Нет.

— Но ты так самонадеянно заявил, что они не дикие, а просто хорошие, мирные люди, как и все другие. Очевидно, ты знаешь об индейцах больше меня, раз так решительно мне возражаешь.

В наше время учитель, быть может, нашел бы более тонкий подход к одиннадцатилетнему мальчику, но и этот разговор и все другие события, о которых я расскажу в этой книге, произошли в 1924 году. К тому же Тони Мак-Тэвиш Ливи доставлял мисс Клэтт немало неприятных минут. Всякий раз, когда только можно было, она старалась отплатить ему тем же; не упустила случая и на этот раз. Тони уже ступил на зыбкую почву, и мисс Кдэтт твердо решила, что не оставит этого разговора до тех пор, пока он не увязнет ещё глубже.

— Я вовсе не знаю об индейцах больше вашего, — очень медленно, тщательно подбирая слова, сказал Тони, — но кое-что я о них знаю.

— Каждый из нас может оказать то же самое, — улыбнулась мисс Клэтт и вызвала этим в классе новый взрыв ехидного смеха. — Но ты, я вижу, очень много знаешь об индейцах. Откуда же это ты их так хорошо знаешь?

— Просто знаю, и всё.

— А, понимаю! — сказала мисс Клэтт. — У тебя, наверно, есть друзья среди индейцев.

— Да, есть.

Мисс Клэтт утихомирила снова разразившийся смехом класс, и те из учеников, кто хорошо знал её и Тони, почувствовали, что наступает критическая минута, и напряженно ждали развязки.

— Так, значит, у тебя есть друзья среди индейцев, Тони? Может быть, целое племя?

— Просто я знаю одну индейскую деревню, — ответил Тони.

— Ах, вот что! И где же находится эта деревня, Тони?

— На северной окраине города, — решительно и в то же время безнадежно ответил Тони.

Мисс Клэтт прищурилась. Она часто повторяла, что готова простить ребенку всё, кроме лжи. К тому же она считала нужным «воспитывать на примере» и предпочитала не щадить чувства одного ребенка, лишь бы остальные всё поняли.

— Так, значит, у нас в городе есть индейская деревня, Тони; у тебя там живут друзья, и все это в Нью-Йорке, в 1924 году? Скажи же нам: где именно находится эта деревня и какое индейское племя там живет?

— До этой деревни часа три ходу, — ответил Тони печально, но упрямо. — Там живут индейцы, по имени весквейстики, и они совсем не дикие, а очень хорошие и добрые люди. Можете не верить, мне всё равно.

— Я не потерплю лжи! — сказала мисс Клэтт. — Тони, ты останешься в школе после уроков.

И Тони остался в школе после уроков. Значит, сегодня он не сумеет побывать за дверью, а это даже хуже, чем написать на классной доске триста раз «я больше не буду лгать».