Виктор Егоров - На железном ветру

Позавтракав в пансионате — столовая примыкала к кухне, Михаил отправился «поглазеть на Латинский квартал», как он объяснил мадам Зингер. На метро доехал до Люксембургского сада и вышел на бульвар Сен-Мишель. Здесь ему открылся другой, современный Париж — город шумных, широких, прямых магистралей, сверкающих зеркальными витринами магазинов, кафе и ресторанов. Улицу Суффло он узнал сразу — в конце ее вздымалась серая, увенчанная куполом громада Пантеона.

Михаил решил обойти все кафе. У автора письма могло быть свое излюбленное заведение, где его хорошо знали. Но если знали его, то знали и девушку по прозвищу Кармен. Потому что доверить доставку письма Журавлеву он мог только близкому человеку — сестре, жене, дочери.

Улица Суффло имела в длину около четырехсот метров. Михаил прошел до Пантеона и по обеим сторонам насчитал десяток кафе. Недаром говорят: в Париже столько кафе, сколько углов. Кроме того, целая вереница кафе и бистро имелась на улице Сен-Жак, которая пересекала улицу Суффло неподалеку от Пантеона. Неизвестный автор письма вполне мог посещать одно из них. Так же как и любое ближайшее кафе на бульваре Сен-Мишель. Это намного расширяло круг поисков. Можно было пасть духом, но Михаила поддерживала надежда на счастливый случай. Ведь Брандта удалось обнаружить с первой же попытки. Наверняка и в поисках автора письма ему будет сопутствовать удача. Однако в глубине души он сознавал, что шансы на счастливый случай ничтожны и его надежды — всего лишь средство взбодрить себя.

Поравнявшись с домом № 5, он невольно замедлил шаг и взглянул на пятый этаж. Где-то там обитал Журавлев; сейчас он, вероятно, находился на службе. Впрочем, и до этого Михаилу не должно быть дела. Он не имел права вступать в контакт ни с Журавлевым, ни с любым другим официальным представителем СССР во Франции.

Целый час просидел он в кафе на углу бульвара Сен-Мишель. За это время успел от корки до корки прочитать свежий номер «Фигаро» и выпить бокал красного. Он вскидывал глаза на каждого нового посетителя и каждый раз мысленно повторял словесный портрет девушки, которую предстояло найти: античный нос, широкие скулы, овал лица, спрямленный от скул к подбородку, чистая матовой белизны кожа, пунцовые губы, темные большие глаза. Судя по описанию, она обладала яркой, броской красотой, и Михаил был убежден, что узнал бы ее при встрече. Прежде чем покинуть кафе, Михаил подошел к стойке и, взглянув на часы, обратился к буфетчику:

— Я тут назначил свидание одному господину, но не могу больше ждать. Так вот, если он спросит обо мне...

— Простите, мсье, кто он? Возможно, я знаю...

Михаил в задумчивости потер ладонью лоб и удивленно уставился на буфетчика:

— Странно, фамилия вылетела из головы.

— Случается, мсье. Вчера, верно, вы с ним хватили лишнего?

— Ваша правда. Он, по-моему, частенько здесь бывает. У него есть родственница — девушка по прозвищу Кармен.

— Не припоминаю, мсье.

— Прошу прощенья.

Михаил положил на стойку деньги и вышел. Буфетчик проводил его взглядом, в котором читалось: «Каких только чудаков не повстречаешь в Париже».

Михаил пересек улицу Суффло и зашел в следующее кафе. Здесь он прочитал номер «Тан» и поговорил с одним из посетителей, пожилым красноносым господином. Этот добряк хотя и не располагал никакими сведениями о девушке по имени Кармен, однако посоветовал собеседнику обратиться в полицейский участок.

— Уж там-то наверняка знают вашу Кармен, — добавил он и весело подмигнул, дав понять, что он стреляный воробей и его на мякине не проведешь.

«Кажется, он принимает меня за агента полиции нравов», — смекнул Михаил и быстро закруглил беседу.

В третьем кафе он застал большую компанию студентов — рядом была Сорбонна. Молодые люди выпивали «в укор святой Женевьеве, которая неизвестно за что лишила Париж солнца и вторую неделю вымачивает его, как соленую треску». Они громко острили на счет галантных похождений какого-то своего преподавателя, именуемого Vierge. Наверное, это было прозвище, потому что по-русски означало «Девственник». Половины того, что они говорили, Михаил не понимал — речь их изобиловала жаргонными словечками, а необычные обороты придавали фразам совершенно не тот смысл, какой эти фразы имели бы в литературном французском языке. Студентов тут все знали, называли по именам, они также знали всех, переходили от столика к столику, шутили, хохотали, как у себя дома. Наступало обеденное время, и народу в кафе набилось много. Воспользовавшись шумом, Михаил рассказал о Кармен своему соседу по столу — парню в светлом плаще с большой лохматой головой. Тот отпил из стакана и сочувственно вздохнул:

— Увы, Кармен погибла от руки ревнивца Хозе. Другой я не знаю. Потому что, видите ли, я не верю в переселение душ...

Когда Михаил вышел из кафе, было два часа. «Нет, так дело не пойдет, — думал он, шагая к метро. — Можно спиться с круга по этим кафе, а дело ни на йоту не сдвинется с места. Легче встретить Кармен, просто фланируя по улице. Выходит же она из дому. А уж если заглянул в кафе — нечего заказывать вино, достаточно какого-нибудь морса».

Он чувствовал усталость, как после целого дня напряженной работы. К вечеру разболелась голова. Михаил изо всех сил крепился, твердил себе, что это чепуха, недомогание от усталости, а возможно, и от выпитого днем вина. Все же он спустился к Эмме Карловне и спросил, нет ли у нее аспирину.

— Вы слишком жадно набросились на Париж, — сказала мадам Зингер. — В такую погоду это не проходит безнаказанно. Вот вам таблетки, отправляйтесь к себе и дождитесь меня.

Она пришла через полчаса с миниатюрным электрочайником и баночкой меда.

— Итак, дорогой племянник, извольте повиноваться, — с некоторой торжественностью сказала она. — К утру я вас поставлю на ноги, но с одним условием: весь завтрашний день вы посвятите чтению Вольтера. Разумеется, в постели. Томик у вас в секретере. Надеюсь, «Кандид» поможет вам избавиться от излишней самоуверенности. Читали?

— Да, мадам.

— Перечитайте, это полезно.

«Она разговаривает со мною, как с юным баловнем», — усмехнулся про себя Михаил, однако заботы хозяйки, ее менторский тон были приятны.

Когда он напился чаю с медом, Эмма Карловна укрыла его двумя одеялами и предупредила, чтобы он не запирал комнату, — она еще заглянет к нему ночью. Едва она вышла, Михаил встал и повернул в двери ключ. Во сне он мог заговорить по-русски, и если это случится в присутствии мадам Зингер, для нее не составит труда догадаться, кто он на самом деле.

Заболеть всерьез сейчас было бы чудовищно глупо. Поэтому Михаил беспрекословно выполнил все предписания Эммы Карловны. Следующий день — это было воскресенье — он провел в постели, с удовольствием перечитал «Кандида». Но куда больший интерес, чем необыкновенные приключения простодушного воспитанника Панглоса, у Михаила вызвали замечания, сделанные карандашом на полях... по-русски. Угловатый падающий почерк не принадлежал Эмме Карловне. Михаил видел написанные ею счета — буквы она выводила округло, с завитушками. Да и содержание замечаний свидетельствовало о мужской руке.