Виктор Егоров - На железном ветру

Их было много, обломков белоэмиграции, и для каждого находилось дело.

Супруги Сенцовы под видом семейного пансионата содержали тайный игорный клуб. Финансировал предприятие Лаврухин и, естественно, получал восемьдесят процентов прибыли.

В начале тридцатых годов в Париже резко возросло потребление наркотиков. Немалые усилия к тому приложил Александр Милиевич. Через знакомых дельцов в Марселе он установил связь с тайными оптовиками и от первой же партии кокаина и морфия, реализованной Малютиным, получил изрядный куш. Дальше дело пошло как по маслу. Малютин оказался ловким человеком. Он, конечно, воровал, но Александр Милиевич мирился: не самому же продавать наркотики. Он стоял в стороне, и за это следовало платить — закон подпольной коммерции.

Давно уже он имел текущий счет в банке, сделался фактическим владельцем двух русских ресторанов, через жену приобрел перспективные участки под застройку в Аньере и Обервилье.

Ни мадам Ферро, ни Юрий не знали об истинных источниках его обогащения.

Его ближайшие помощники и телохранители Шевелев и Черепанов считались компаньонами и друзьями. А Ребров, лысый, флегматичный на вид человек, когда был приобретен автомобиль, получил место шофера.

Шевелев выполнял самые рискованные и опасные поручения. Поводов для них подпольная коммерция давала достаточно. Когда конкурент Малютина, по прозвищу Алжирец, задумал руками полиции освободить для себя рынок, он исчез. Только Александр Милиевич да его телохранители знали о печальной судьбе Алжирца.

И Ребров и Черепанов побаивались Шевелева. Знали: заподозри хозяин любого из них в предательстве, и Шевелев, не задумываясь, отправит на тот свет.

Бывшего марковца Лаврухин подкармливал больше других. Он отдавал себе отчет в том, что имеет дело с подонками, и старался держать их в страхе. Не склонный лицемерить перед собою, он понимал, что и сам стал подонком. Об этом свидетельствовал простой факт. Если Шевелев и вызывал у него отвращение, то повинна в том была манерная русская речь Шевелева, но отнюдь не его натура убийцы. Совесть, однако, не мучила Лаврухина, ибо им руководили две проверенные истины: деньги не пахнут, с волками жить — по-волчьи выть. И только в редкие минуты раздумий и воспоминаний он ощущал жгучую, надсадную грусть.

В начале 1934 года Александр Милиевич подал заявление в мэрию с просьбой предоставить ему французское гражданство. Он знал, что действует наверняка. Правда, сам процесс прохождения бумаг по инстанциям был весьма длителен и предстояло преодолеть немало бюрократических рогаток. А вскоре в его жизни произошли важные перемены, впрочем, для непосвященных совершенно незаметные. Сопутствующие им обстоятельства были связаны с сестрой Зиной. Выбравшись из России и потеряв отца, Зина два года жила вместе с братом на улице Меркурий. Затем вышла замуж за подвернувшегося ей немца-коммивояжера — Александр Милиевич, признаться, и рассмотреть его как следует не успел — и уехала в Германию.

Изредка из Берлина приходили письма, полные родственных излияний, общих воспоминаний детства, сетования на детей (у нее родились мальчик и девочка), за которыми легко угадывалось восхищение ими. В письмах последних лет Зина не без гордости упоминала о том, что дела мужа идут в гору. Хельмут Клемпнер получил пост коммерческого директора фирмы Канц и К°, затем сделался ее компаньоном.

Весной Зина сообщила, что вместе с мужем на несколько дней приедет в Париж.

Александр Милиевич встретил их на вокзале и отвез в отель. Сестру просто не узнал — так она похорошела. По мягкой и уверенной манере держаться чувствовалась женщина, знающая себе цену и пользующаяся успехом. Между нею и той робкой девушкой, которая покинула Париж десять лет назад, не было ничего общего.

Ее муж, громогласный веселый толстяк с круглым открытым лицом, украшенным корпорантским шрамом, напоминал бюргера добрых старых времен, любителя пива и воскресных гуляний.

Вскоре герр Клемпнер заставил переменить мнение о себе. Дня за два до отъезда он зашел к Лаврухину. Когда они остались вдвоем в кабинете, Клемпнер закурил сигару и сказал:

— Интересно, что бы вы ответили, если бы я предложил вам дело, которое наверняка принесло бы вам до конца года сотню тысяч франков?

— Я прежде всего спросил бы, почему вы предлагаете это дело мне, — с улыбкой проговорил Александр Милиевич. — Наполеон дарил родственникам целые государства. Но ведь мы с вами не корсиканцы, так что не пытайтесь объяснить ваше предложение родственными чувствами.

— Я далек от этого, — сказал Клемпнер. — Мы давно наблюдаем за вами и убедились: вы тот человек, который нам нужен. У вас есть верные люди и связи, вы бывший контрразведчик, умелый конспиратор и отличный организатор. Иначе и быть не может: торговать наркотиками далеко, не то же самое, что содержать скобяную лавку.

Лаврухин и бровью не повел.

— Вы — это фирма Канц и К°?

— Не совсем. Поскольку вами еще не получено гражданство, то, не опасаясь оскорбить в вас чувство французского патриота, буду откровенен: мы — это германская разведка.

— Вы совершаете ошибку, дорогой, — опечаленно сказал Александр Милиевич. — Ваше упоминание о торговле наркотиками похоже на шантаж. Я же ничего не делаю по принуждению. Тем более что доказать мое участие в этой противозаконной торговле вам вряд ли удастся. Ну-ка, выкладывайте все начистоту да перестаньте умничать, иначе, как говорят в России, вот бог, а вот порог...

Клемпнер весело рассмеялся.

— У вас хорошая хватка.

Они договорились быстро. И главную роль в этом сыграли из деньги, а надежда. Разговор с Клемпнером возродил в Лаврухине давно потухшую надежду на разгром большевиков и на возвращение в Россию под малиновый перезвон колоколов. Пусть не завтра, пусть не через год, пусть через пять-десять лет. Но на этот срок жизнь опять получала большой смысл и большую цель. Организовать контингент русской молодежи для германских разведывательных школ — значит продолжить дело Кутепова, стать на голову выше всех этих изолгавшихся болтунов, именующих себя лидерами эмиграции. А какой удар по большевикам! Первый настоящий удар после гибели Кутепова. И нанесет его Лаврухин. Александр Милиевич был трезвым человеком. В противоположность многим идеалистам он не считал факт прихода Адольфа Гитлера к власти особенно обнадеживающим в смысле борьбы против Советов. Но предложение Клемпнера убедило его. Это не пустые слова и лозунги, это уже борьба с оружием в руках. Конечно, первую, да, пожалуй, и вторую скрипку будут играть немцы. Их сила, их и воля. Не каждому русскому эмигранту такое придется по вкусу: «Немчура — знаем! Дай ноготок, весь палец откусят». Но где он, ноготок, не говоря уже о пальце? Под большевиками. Так пусть уж достанется немчуре.