Виталий Гладкий - Приключения-91

После трудился инструктором по вождению автомобиля в подпольной школе у оборотистого паренька Леши, катался на стареньком «стэйшн-вагене» [13] Пикап. по тихим улочкам Манхэттен Бич с новоприбывшими эмигрантами и, с тоской глядя на часы, командовал им: разворот в три приема, парковка, полная остановка... Пятьдесят долларов в день зарабатывалось стабильно, но работа отличалась удручающим однообразием и к тому же — унизительностью. Эти новоприбывшие, платившие Алику свои последние гроши из пособий, напористо входили в суету эмигрантского бытия, входили с энтузиазмом и верой, а Алик уже пережил все их будущие взлеты и разочарования и презирал это их будущее потенциальных лавочников, таксистов и микроскопических служащих, обретающихся на задворках сытой Америки и довольствующихся крохами. Алик крепко уяснил истину: Америка — для американцев. А американцем становишься лишь с рождением в Америке. Исключения, конечно, существовали. Но редчайшие из талантливых и умелых завоевывали себе имена, авторитеты, серьезные деньги. В болоте же Брайтона в основном лежали караси в иле. Некоторые из карасей — зубастые, однако с мозгами, интеллектом и реакцией все-таки карасиными. До щук и акул, резвящихся в чистых водах крупного бизнеса, всем им было далече.

Сравнивая свое советское и американское существование, Алик пришел к мысли, что там, в Союзе, для него, да и для многих из перебежчиков, все-таки лучше. Дешевое жилье, всеобщая нищета, бездумие... В Стране Советов можно было всю жизнь пролежать на диване, нигде не работая, и — не пропадешь... Главное — не высовываться. Вновь стукнуло в голове: вернуться! Приехать в родной Свердловск с кучей барахла и сувениров, денег обменять по спекулятивному курсу — миллион будет! Продукты с рынка, хорошая машина, девочки... И ведь все реально! Не зря же он страдал в Америке...

Однако газета «Новое русское слово» каждодневно устрашала условиями тамошней жизни, возрастающей юдофобией, неотвратимостью прихода к власти «твердой руки»...

Останется тысяч тридцать — слиняю, читая прессу, решал Алик. Нет... двадцать. Все равно хватит! Двадцать на двадцать... Да почти полмиллиона!

Будучи оператором, получая чуть более сотни в месяц, он и думать о таких цифрах не мог, а ведь хватало, жил, даже гулял и развлекался... А уж тут-то никакая инфляция не страшна, лишь бы здоровья хватило...

Алик послал маме письмо: готовься выслать гостевой вызов, жажду узреть свою замечательную родину. Затем совершил вояж за визовыми анкетами в Вашингтон, заполнив их тут же, в автомобиле и вернув сотруднице консульства.

Через месяц анкеты отбыли почтой в СССР, к маме, которая по версии, изложенной судье в Сан-Франциско, давно почила в бозе. Старушке надлежало сходить в ОВИР, заполнить бумаги, прождать месяцы и, получив, наконец, разрешение на въезд сына, отправить соответствующую бумагу Алику. Далее бумага вновь направлялась в Вашингтон, в консульство, откуда через месяц приходила виза на въезд в Союз нерушимый.

Процедура мучительная. Неблизкие поездки в Вашингтон экономили месяц-два из процесса оформления, однако принципиальным образом на процедуру волокиты не влияли. Тем не менее Алик не унывал: доллары еще имелись, впереди же маячила перспектива блиц-визита: русские красавицы, отдающиеся за косметику и заколки, пьянки с бывшими соратниками по телевидению, ярлык «американца»...

Сорвалось! А вернее, подфартило. Страховой агент Фима, ответственный квартирный и подвальный съемщик, рекомендовал бедолагу Бернацкого на службу к серьезному боссу Семену Фридману на должность «принеси-подай».

Стал Алик шофером и домохозяйкой при солидном человеке. Возил всяческие непонятные грузы туда-сюда по Нью-Йорку, в соседние штаты, передавал «вэны» [14] Микроавтобусы. с автоматами Калашникова китайского производства покупателям у въездов в трюмы кораблей на ночных причалах и в то же время мирно стряпал на просторной кухне Фридмана, сидел на телефоне, дозваниваясь абонентам хозяина, пылесосил ковры и натирал паркетный пол... Исходя из интересов дела, Фридман предоставил Алику бесплатно подвал в своем доме, и тот, расцеловав благодетеля Фиму, отбыл на новое место обитания.

Две тысячи долларов в месяц наличными, дармовое жилье, о чем более и мечтать?

В бывший родным Свердловск Бернацкий ехать уже не хотел. Да и что делать в дыре этой? — рассуждал он высокомерно.

Прибыл Дробызгалов в горячий момент: Мордашка провожал «пассажиров», то бишь покупателей. Трое темнолицых людей — не то туркмены, не то узбеки — уволакивали коробки с аппаратурой: два телевизора, видеодеку, игровой компьютер и «балалайку» — так именовался кассетный магнитофон.

Помогал им Шарнир — шестерка Мордашки, отлавливающий клиентов у комиссионного магазина и поставляющий за оговоренный процент покупателей патрону. На случай последующих заказов Мордашка отдал покупателям свои визитные карточки мелованной бумаги, где его социальный статус обозначался правдиво: «сторож». Но и двусмысленно.

Проводив Шарнира и «пассажиров», прошли в комнату. На столе — пачки денег.

— Ничего себе... — оценил Дробызгалов.

— Да так, — отмахнулся Мордашка. — Навара две штуки с хвостиком. Ударчик.

— Поделись, — проронил Дробызгалов.

— Не, — ухмыльнулся Мордашка. — Это из моих сребреников иудиных... Кровное.

— Так, — произнес Дробызгалов, оглядывая заставленную коробками гостиную. — А я к тебе с тухлыми новостями, Мишель.

— Иного и не ожидаю, — рассеянно отозвался Мордашка, ссыпая деньги в полиэтиленовый пакет.

— В общем... конец нам, — сказал Дробызгалов. — Обоим.

— Чего? — посерьезнел Мордашка.

— Дело с Грушей и гоп-компанией его прокуратура крутит. Ну а по показаниям ты в деле, прокурор настроен непримиримо...

— Хрена себе! — воскликнул Мордашка. — Вы ж меня сами...

— А им плевать, — резко оборвал его Дробызгалов. — Давлю на шефа, а он с прокуратурой ссориться не желает... Да и тебя шеф не очень-то жалует. Зажрался, говорит. Пусть посидит на баланде.

— Так какого я на вас пашу...

— А такого! — Дробызгалов ощерился. — Если бы не работал на нас, давно бы куковал. А так — влепят по минимуму.

— Как это влепят?! — изумился Мордашка. — Как это?.. Да я... я... заявление прокурору, а если до суда дойдет, то и...

— Какое еще заявление? — сморщился Дробызгалов. — Ты чего? Из тебя кисель сварят... На тебя всех волков спустят... Не ты первый! Молчать будешь и кивать, ясно? А пожалуешься... чего ж? Шеф открестится: не знаю, не ведаю, ложь. Ты что, офицер органов? Так, стукачок. И сам про то ведаешь. Ну а вякнешь — раскрутят на полную катушку. На тебя оперданных — тонны бумаги.