Юрий Тарский - ИСКАТЕЛЬ.1980.ВЫПУСК №2

Передо мной лежала моя тюрьма.

Поначалу жизнь здесь меня не угнетала. Позаботиться о нас было некому, и мне даже доставляло удовольствие утереть нос людям, которые утверждали, что я не смогу прокормить себя и троих маленьких детей, Белинду, Хелен и Филипа. Лошадей я любил всегда, и с самого начала дела у меня пошли хорошо. Во всяком случае, с голоду мы не умирали, и я даже убедил себя, что юриспруденция вовсе не мое призвание.

Работать приходилось много, но я не роптал. Я очень любил своих сестричек и брата и ничуть не жалел о содеянном. Но радость от того, что я содержу целое семейство, постепенно угасала, и меня стала все чаще посещать назойливая мысль: я сам себе выстроил комфортабельную ловушку.

Пройдет восемь-десять лет, они вырастут, получат образование, найдут себе пару в жизни, и мой долг будет выполнен. Через десять лет мне будет тридцать семь. Наверное, и я к тому времени женюсь, обзаведусь детьми и пошлю их учиться во Френшэм и Джилонг… Вот уже четыре года я подавлял в себе желание вырваться, убежать. Когда все они съезжались на каникулы, было легче — дом оживал от их голосов, от стука плотницкого молотка (увлечение Филипа), от пестрых девчоночьих платьиц, развешанных на веревке в ванной. Летом мы катались на лодке или плавали в лагуне, зимой катались на лыжах по горам. Но через неделю после их возвращения в школу меня начинало тянуть на волю, тянуть болезненно, неодолимо. На вольную волю, надолго и далеко: дальше центров, где проходят торги и аукционы лошадей, дальше Сиднея, Мельбурна и Кумы, куда я изредка ездил по делам. Хотелось, чтобы жизнь оставила в памяти что-то еще, кроме одинаковых, приносящих прибыль дней, кроме окружавшей меня красоты.

Я говорил себе, что думать об этом бесполезно, жаловаться на судьбу грех, потому что несчастья мои выдуманы — ничего не помогало. Каждый вечер меня охватывала глубокая, до головной боли хандра, днем же от нее было одно спасение — я работал без передышки, поэтому, кстати, не страдали дела.

Лорд Октобер обрушился на меня, когда после отъезда детей прошло одиннадцать дней и спал я плохо. Наверное, поэтому я и сидел в четыре утра на склоне горы и ломал голову над тем, принять ли это удивительное предложение и отправиться на другой конец света работать конюхом. Да, передо мной приоткрыли дверцу клетки, это верно. И все же… уж слишком большой, подозрительно большой казалась наживка.

Двадцать тысяч английских фунтов… Огромные деньги. Впрочем, он ведь не знает, что мне не сидится на месте, и мог подумать, что меньшая сумма не произведет впечатления. Интересно, сколько он собирался предложить Артуру?

С другой стороны, был некий спортивный журналист, который погиб в автомобильной катастрофе… Если Октобер и его коллеги хоть на секунду сомневаются в том, что это был просто несчастный случай, тогда можно предположить, что они назначают такое высокое вознаграждение для успокоения собственной совести. Благодаря профессии отца я в молодости многое узнал о преступлениях и преступниках, и мысль о подстроенной аварии не казалась мне бредом сумасшедшего.

Англия, думал я. Двадцать тысяч фунтов. Поиск. Честно говоря, мне не передалась, как того хотел Октобер, значимость предстоящего дела. Между мной и английскими скачками лежал целый мир. И если я возьмусь за эту работу, то отнюдь не из альтруизма. Я поеду в Англию, потому что сердце мое соскучилось по приключению, потому что я смогу там встряхнуться и показать, на что способен, потому что меня словно поманила сирена, велев послать к черту все дела и освободить чахнущую душу от пут, в которые я сам ее заковал.

Здравый смысл говорил, что мне предлагают безнадежное, бессмысленное дело, что граф Октобер — лишенный чувства ответственности безумец, что я не имею права оставлять детей без присмотра и пускаться в кругосветную авантюру и что единственный путь для меня — остаться на своем месте и научиться не хандрить.

Здравый смысл проиграл.

«Боинг-707» доставил меня в Англию девять дней спустя.

Последняя неделя прошла суматошно и хлопотно.

Я втиснул в нее месячные порции писанины и уйму всяких практических приготовлений. Одна из трудностей была в том, что я не знал, на сколько уезжаю, но решил: если ничего не добьюсь за полгода, на поисках можно будет ставить крест, и, исходя из этого, стал строить свои планы.

В банке я договорился, что заплачу вперед за школу и фураж для лошадей, выписал несколько чеков на имя старшего конюха (он оставался за меня), которые он имел право погашать по одному на зарплату и питание для всех работников. Что касается моего «гонорара», Октобер заверил, что он будет переведен на мой текущий счет без промедления.

— Если я ничего не добьюсь, вы получите свои деньги обратно, за вычетом того, что я заработал бы сидя на месте, — сказал я ему.

Он отказывался, но я настаивал на своем. В конце концов, мы пошли на компромисс: десять тысяч я получу сразу же, а другую половину — после выполнения миссии.

Я отвел Октобера к моим стряпчим, которые облекли наше необычное соглашение в форму сухого юридического документа, и Октобер, насмешливо улыбаясь, подписал его вместе со мной.

Его веселость, однако, как рукой сняло, когда я попросил его застраховать мою жизнь.

— Боюсь, я не могу этого сделать, — сказал он, нахмурившись.

— Потому что застраховать меня… невозможно? — спросил я.

Он промолчал.

— Что же в действительности случилось с журналистом?

Стараясь не смотреть мне в глаза, он покачал головой.

— Не знаю. Внешне это был несчастный случай. Я почти уверен, что это был несчастный случай. Он ночью проскочил поворот в районе йоркширских вересковых холмов. Машина вылетела с дороги, свалилась в долину и загорелась. Спастись он мог разве что чудом. Прекрасный был парень…

— Даже если вы подозреваете, что он погиб не из-за несчастного случая, меня это не остановит, — сказал я серьезно, — но вы должны быть со мной откровенны. Если это не был несчастный случай, значит, он что-то выяснил… может быть, наткнулся на что-то важное… Я хочу знать, где он был и что делал в последние дни перед смертью.

— Вы думали об этом прежде, чем принять мое предложение?

— Да, разумеется.

Он улыбнулся, словно с плеч его упал тяжелый груз.

— Чем больше я узнаю вас, мистер Рок, тем больше благодарю Бога за то, что он велел мне пообедать в Перлуме, а потом направил на поиски Артура Симмонса. Что ж… Томми Стэплтон — журналист — водил машину хорошо, но в аварию, я полагаю, может попасть каждый. Было начало июня, воскресенье… фактически понедельник, потому что умер он около двух часов ночи. Кто-то из местных жителей показал, что в половине второго дорога выглядела нормально, а в два тридцать возвращавшиеся из гостей супруги заметили на повороте сбитые столбики и остановились посмотреть, в чем дело. Машина еще тлела — на дне долины они видели красное сияние. Они поехали дальше и в ближайшем городке сообщили о случившемся.