Юрий Тарский - ИСКАТЕЛЬ.1980.ВЫПУСК №2

— Что они? — спросил Крашенинников у боцмана. Тот уже быстро листал пухлый том свода международных сигналов.

— Застопорили ход. Просят разрешения спустить шлюпки и покинуть судно.

— Давно бы так, а то фокусничают, — удовлетворенно пробурчал Крашенинников и приказал прекратить огонь.

— Вот гады, под шведов рядились, думали, что мы лопушки и пропустим их за здорово живешь! Хрена два им! — радовался боцман.

— Запросите название судна, с чем, откуда и куда идет, — резко оборвал его командир.

Боцман замахал флажками. Ответ со шхуны докладывал по словам:

— Частная шхуна «Рози», порт приписки Кольберг. Экипаж семнадцать человек, капитан Шуккерт. Идет с железной рудой из Швеции, из Лулео, в Клайпеду… Товарищ командир, они по-русски шпарят, — удивился боцман. — Пишут: «Мы — мирный корабль… Нет оружие, нет пушка».

— Ответьте: исполняйте приказ! Немедленно оставить судно! Через пять минут открываю огонь! — злым голосом приказал командир.

«Ишь ты, «мирный корабль», а в трюмах — руда для снарядов и пушек… Да за один обман с флагом этого «мирного» стоило бы на дно без предупреждения отправить!» — гневно думал Крашенинников, рассматривая шхуну в бинокль. Вспомнился разговор со старпомом, и он пожалел, что все же был с ним излишне резок.

По его приказанию рулевой изменил курс, и подлодка начала медленно приближаться к лежавшему в дрейфе паруснику. С него уже спустили шлюпки, и в них скатывались по штормтрапам и прыгали прямо с борта обезумевшие от страха люди. Одна за другой шлюпки отошли от шхуны. В последнюю сел толстяк с портфелем под мышкой. Матросы гребли вразброд, и шлюпки вертелись почти на месте поблизости от шхуны. По ее палубе от борта к борту метался забытый командой большой черный пес.

Крашенинников пересчитал глазами людей в шлюпках. Их было семнадцать. Трое в бинтах «Видно, зацепило осколками», — решил он. Подлодка вышла к правому борту парусника. Здесь не было такого дыма. Крашенинников вгляделся в бинокль и ахнул. В борту судна зияла пробоина. С добрые ворота! Но шхуна не тонула. «Почему?.. Можно подумать, что в ее трюмах не железная руда, а пробка или пустые деревянные бочки!»

Из предосторожности командир еще раз изменил курс лодки и прекратил сближение с парусником.

— А еще какие сюрпризы? — пробормотал он вслух, ощупывая судно настороженными глазами. На мостике, в стенке штурманской рубки, показавшейся ему теперь излишне громоздкой для миниатюрного парусника, он увидел щели, похожие на амбразуры, а на крыше рубки — странную короткую трубу.

«Что это? Труба поворачивается?.. Да ведь это же перископ!..»

В тот же миг на палубе покинутого командой судна показалась и сразу скрылась чья-то голова.

Так вот каков этот «мирный корабль»!.. Крашенинников больше не колебался, приказал открыть огонь по шхуне.

Снаряды рвались на мостике, на кормовой надстройке судна, вздымая на большую высоту снопы огня, черного дегтярного дыма и деревянных обломков. Рухнула обращенная к лодке стена штурманской рубки, и взорам подводников открылась малокалиберная скорострельная пушка с тонким, словно игла, стволом. Вокруг станины пушки в безжизненных позах лежали артиллеристы. Из люковых тамбуров, дверей надстройки выскакивали и метались по палубе люди в форме гитлеровского военного флота. Шхуна заметно осела в воду и накренилась на правый борт. По наклонной палубе люди, как с горки, скатывались в море и пытались вплавь добраться до шлюпок, которые с началом обстрела убрались подальше от судна.

Крашенинников приказал приготовить к выстрелу торпедный аппарат, но не спешил использовать его. По правде говоря, ему было жалко торпеды, которая могла пригодиться для более стоящей цели, а снаряды и так исправно поражали парусник. Взрыв на его баке сорвал с фундамента якорную лебедку. Из клюза выпал двулапый якорь и увлек за собой под воду оборванную якорную цепь. Покачнулась и рухнула в море, обрывая ванты и штаги, изуродованная грот-мачта..

— Все, хана фашисту! — выругался боцман и перекрестил парусник ладонью.

И тут из люка послышался взволнованный голос старпома:

— На шхуне остались люди! Они переговариваются по гидроакустике со своей подлодкой. Слышим ее шумы. Лодка приближается. Очень быстро приближается!

— Все вниз! Срочное погружение! — крикнул Крашенинников.

Комендоры быстро развернули орудийные стволы вдоль па-тубы, поставили на место герметичные дульные пробки и, громко топоча по трапам, бросились к рубочному люку. Крашенинников последовал за ними, опустил над головой крышку люка. Запирая ее, подумал: «Так вот в чем хитрость! Работают в паре: парусник всего лишь приманка. И мы попались на нее как салаги… Только еще поглядим, кто кого…»

Круто наклонив нос, помогая себе электромоторами, подводная лодка уходила в глубину. Гидроакустик непрерывно докладывал о фашистской субмарине. Та ходила где-то близко. В отсеках несколько раз то возникал и слышался очень отчетливо, то затихал, пропадая на время, свистящий металлический гул: это загребали воду лопасти вращающихся винтов.

Оставив старшего помощника в центральном посту, Крашенинников прошел в гидроакустическую рубку. В крохотном помещеньице, тесном и для одного человека, было не уместиться вдвоем. Поэтому он присел снаружи на высокий комингс в дверях рубки и прямо поверх пилотки надел запасные наушники, которые ему подал гидроакустик.

Шумы винтов гитлеровской субмарины отдалились, но звучали не переставая. Чувство неудовлетворенности, досады на самого себя не оставляло Крашенинникова. Он зримо видел ехидную ухмылку командира фашистского судна-ловушки, который, подлатав на скорую руку пробоины и подобрав из воды своих пиратов, наверняка улепетывает сейчас в базу. «Прав был Рудов, — терзал себя Крашенинников. — Нечего было миндальничать, принюхиваться к флагу. Мы все — по закону, по совести, а он…»

Так думал Крашенинников и давал себе клятву никогда больше не быть «исусиком». Он был уверен в твердости своего слова. Но ему не дано было знать, что уже в следующем походе, спустя лишь месяц, он позабудет об этой яростной клятве и станет с риском для жизни спасать раненых немецких солдат с тонущего госпитального судна. Да, так будет, а пока что…

В отсеках подводной лодки установилась тишина. Командир приказал выключить все механизмы и приборы, кроме гирокомпаса, запретил разговоры и переходы из отсека в отсек. Было слышно лишь, как тяжело дышит и сопит простуженный боцман, ворочая вручную тугие штурвалы горизонтальных рулей. Жужжащий шмелем гирокомпас матросы накрыли металлической крышкой и сверху придавили несколькими матрацами.

«Теперь все зависит от выдержки и терпения. У кого нервы сдадут, тому и на морском дне вековать», — сказал себе Крашенинников.