Алистер Маклин - Дрейфующая станция «Зет». Караван в Ваккарес

Боуман остановился. Он понял, что выбранный им путь завел его в тупик. Но в этом не было его вины — ведь он совсем не знал крепости. Конечно, он видел, что стены колодца, по которому он пробирался, становились все круче, но не придавал этому особого значения, так как уже дважды оказывался в подобной ситуации. Однако теперь, завернув за угол, натолкнулся на абсолютно вертикальную стену — это был тупик, выбраться из которого можно было только карабкаясь вверх, но эти отвесные стены были практически неприступны.

Глухая стена, перед которой остановился Боуман, была испещрена трещинами и щелями, однако даже беглого взгляда на некоторые из них было достаточно, чтобы понять: они не имеют сквозных проходов.

Боуман бегом вернулся обратно, понимая, что теряет драгоценное время. Так оно и было. Трое преследователей, вне всякого сомнения, успешно продвигались к тому месту, где он исчез, и приблизились на сорок ярдов. Они увидели Боумана, остановились на мгновение, затем вновь продолжили преследование, но теперь уже не особенно торопились. Сам факт, что Боуман вернулся посмотреть, где они находятся, говорил о том, что он попал в безвыходное положение.

Человек не умирает раньше, чем придет его час. Боуман снова вернулся к скале, в отчаянии окинул взглядом трещины и отверстия. Только два из них были достаточно большими, чтобы вместить человека. Если бы ему удалось протиснуться в отверстие и там повернуться! В этом случае темнота, по крайней мере, стала бы его союзником против человека с ножом, и, конечно, только один бандит смог бы подобраться к нему. Без всякого на то основания Боуман выбрал первое из двух отверстий, вскарабкался и практически вполз в него.

Известняковый туннель почти сразу начал сужаться. Но необходимо было продвигаться дальше, так как здесь бандиты могли обнаружить его. Когда же Боуман понял, что скрылся из виду, туннель был уже не более двух футов в ширину и едва ли столько же в высоту. Невозможно было здесь даже повернуться. Единственное, что ему оставалось, — это лежать и ожидать своей участи. Разрежут его на куски или просто завалят вход камнями и спокойно отправятся домой спать? Боуман прополз еще немного вперед.

Вдруг он заметил бледный лучик света. «Видно, померещилось», — подумал он. Он понимал, что у него может случиться и галлюцинация, но когда увидел поворот в туннеле, то понял, что это не игра воображения. Он дополз до поворота и с трудом протиснулся дальше. И увидел перед собой клочок усыпанного звездами неба.

Туннель внезапно перешел в пещеру. Это была крошечная пещера высотой в человеческий рост и шириной около шести футов, но все же пещера. Боуман подполз к краю и заглянул вниз. Лучше бы он этого не делал! Внизу, на расстоянии сотен футов, лежала равнина с рядами серовато–коричневых оливковых деревьев, которые казались игрушечными.

Боуман осторожно подался вперед еще на несколько дюймов и посмотрел вверх. Вершина скалы находилась над ним на высоте не более двадцати футов, двадцати абсолютно гладких вертикальных футов без единого выступа или расщелины, о которые можно было опереться или зацепиться.

Он взглянул направо и увидел то, что ему было нужно. Это была тропинка, по которой не рискнул бы пройти даже горный козел. Узкая, с обвалившимся краем, она спускалась с вершины не слишком круто и проходила ниже края пещеры. Если пройти по ней, можно попасть прямо на вершину скалы.

Но даже глупый горный козел, которым Боуман вовсе не считал себя, не рискнет пойти по этой смертельно опасной тропинке. И лишь обреченная жертва, каковой Боуман, без сомнения, был, могла отважиться на подобный шаг: ведь в данном случае не имело значения, каким образом наступит смерть.

Боуман не колебался, так как знал наверняка, что потеря времени приведет его к потере выбора: он будет вынужден остаться и сражаться в этой крошечной пещере. Поэтому он осторожно развернулся, спустил ;ноги через край и нащупал ногой выступ, по которому и начал медленно продвигаться вверх.

Лицом к скале, он ощупью переставлял ноги, широко раскинув руки в стороны и опираясь ладонями о твердую стену. Не потому, что он искал точку опоры, которой просто не было, а потому, что он не был скалолазом и, естественно, не имел никакого опыта. От высоты у него кружилась голова, и он знал: если посмотрит вниз, то неизбежно сорвется и кубарем полетит к оливковым рощам. Опытный альпинист, возможно, счел бы этот подъем воскресной прогулкой, но для Боумана это была самая трудная вершина в жизни. Дважды он оступался, дважды из–под его ног срывались и уносились в пропасть куски известняка, но в течение двух минут, показавшихся ему вечностью, он прошел по краю пропасти и оказался в безопасном месте, обливаясь потом, как в турецкой бане, и дрожа, как одинокий листок в осеннюю бурю. Он подумал, что ему нечего больше бояться, но ошибся; однако теперь он стоял на твердой поверхности и чувствовал себя значительно более уверенно.

Боуман рискнул бросить беглый взгляд через край пропасти. Никого не было видно. Он на мгновение задумался: что могло задержать его преследователей? Возможно, они подумали, что он прячется в темном тупике; возможно, выбрали другой путь — все возможно. У него не было времени для размышлений, ему надо было немедленно выяснить, как спуститься с вершины скалы, на которой он теперь находился. Ему необходимо было это выяснить по трем очень важным причинам. Если отсюда нет другого выхода (он чувствовал сердцем, что никакая сила в мире не заставит его вернуться к пещере), то ему придется торчать здесь до тех пор, пока канюки не обглодают его кости. Правда, он сомневался, что в это проклятое место залетают хоть какие–нибудь птицы. Если же имеется спасительная тропинка, ему необходимо сделать все возможное, чтобы цыгане не перекрыли этот путь. И наконец, если такой путь имеется и они считают его недоступным, то, возможно, его оставят здесь и отправятся вершить расправу над Сессиль Дюбуа, которую ошибочно считают его, сообщницей.

Боуман прошел не более десяти ярдов по ровной известняковой поверхности, лег на живот и посмотрел через край. Осторожность была излишней. Спасительная тропинка, очень крутая, покрытая обломками известняка, постепенно терялась в нагромождении обломков, которое, в свою очередь, выходило на плато Ле Боу. Непривлекательно, но доступно.

Боуман вернулся к краю пропасти и услышал голоса, сначала неясно, затем более отчетливо.

— Безумие! — это сказал Говал, и впервые Боуман был с ним согласен.

— Безумие для тебя, горца, жителя Высоких Татр? — Теперь это был голос Ференца. — Если он прошел этим путем, мы тоже сможем. Вы же знаете, если мы не убьем его, мы все потеряем.