Василий Ардаматский - Ответная операция. В погоне за Призраком

И снова принимался полковник Осипов — седой, слегка сутуловатый человек, — ходить по своему просторному кабинету, подолгу останавливаясь у окна, за которым все еще не хотела засыпать большая, шумная даже в ночные часы площадь.

"Если бы только Мухтаров выздоровел или хотя бы пришел в сознание, — уже в который раз мысленно повторял Осипов, наблюдая, как внизу, за окном, мелькали огоньки автомобильных фар. — Все могло бы проясниться тогда… Может быть, позвонить в больницу еще раз?.. Нет, не стоит. Было бы что-нибудь новое, сами бы немедленно сообщили. Но почему, однако, бредит Мухтаров стихами? И что это за стихи: "Шелковый тревожный шорох в пурпурных портьерах, шторах"? Или еще вот эта строка: "Шумно оправляя траур оперенья своего". Как угадать по этим строчкам, какие мысли возникают у него в бреду? И почему произносит он только эти стихи? Ни одного другого слова, кроме стихов… А томик американских поэтов, который нашли у него?.. Существует, наверно, какая-то связь между ним и стихотворным бредом Мухтарова. Но какая?

Полковник Осипов сам несколько раз перелистал эту небольшую, типа "покит бук" книжицу. Он не мог похвалиться, что читал всех опубликованных в ней авторов, но такие имена, как Генри Лонгфелло, Эдгар По и Уолт Уитмен, были ему хорошо известны.

Вчера этот томик побывал в химической лаборатории и подвергся там исследованию, но и это не дало никаких результатов. Подполковник Филин — специалист по шифрам — высказал предположение, что какое-то из напечатанных в нем стихотворений, возможно, является кодом к тайной переписке засланных к нам шпионов. Он допускал даже, что именно этим кодом зашифрована радиограмма, перехваченная несколько дней назад в районе предполагаемого местонахождения знаменитого шпиона, известного под кличкой "Призрак". Подобная догадка, пожалуй, не была лишена оснований, так как Осипов допускал, что агент иностранной разведки Мухтаров, видимо, предназначался в помощники Призраку. Его ведь выследили в поезде, уходившем в Аксакальск, то есть именно в тот район, где находился Призрак.

Все, конечно, могло бы обернуться по-другому, если бы Мухтаров не догадался, что за ним следят. Но он почувствовал это и, пытаясь уйти от преследования, неудачно выпрыгнул из вагона на ходу поезда. Теперь он лежит в бессознательном состоянии в больнице, и врачи не ручаются за его жизнь.

В карманах шпиона обнаружили: паспорт на имя Мухтарова, удостоверение личности и железнодорожный билет до Аксакальска. В чемодане нашли портативную радиостанцию и томик избранных стихотворений американских поэтов. Подполковник Филин вот уж почти сутки сидит теперь над этим томиком, отыскивая стихотворение, строки из которого произносил в бреду Мухтаров.

Был уже второй час ночи, когда в кабинете Осипова зазвонил телефон. Полковник торопливо схватил трубку, полагая, что звонят из больницы.

— Р-разрешите д-доложить, Афанасий Максимович, — услышал он голос Филина. Подполковник был сильно контужен на фронте в годы войны и слегка заикался в минуты волнения.

— Докопались до чего-нибудь? — спросил Осипов.

— Так точно. Выяснилось, что Мухтаров произносит в бреду строки из "Ворона" Эдгара По, но и с помощью этого стихотворения перехваченная нами радиограмма не поддается расшифровке.

— Да… — разочарованно проговорил Осипов. — Не очень-то вы обрадовали меня этим сообщением.

Едва он положил трубку на рычажки телефонного аппарата, как снова раздался звонок. Теперь полковник уже почти не сомневался, что звонят из больницы.

— Это я, Круглова, — торопливо докладывала дежурная сестра. (По голосу ее Осипов тотчас же догадался: в больнице произошло то, чего он особенно опасался.) — Знаете, что случилось, Афанасий Максимович? Мухтаров умер только что…

— Пришел ли он хоть перед смертью в сознание? — спросил Осипов.

— Нет, Афанасий Максимович, — поспешно ответила Круглова. — Только по-прежнему бредил стихами. Может быть, он поэт какой-нибудь?

— Люди такой профессии не бывают поэтами, — убежденно проговорил Осипов. — Какие же стихи произносил Мухтаров? Все те же? — спросил он Круглову, уже безо всякой надежды услышать что-нибудь новое.

— Я записала. Сейчас прочту… Тут, впрочем, тоже все разрозненные строчки: "Гость какой-то запоздалый у порога моего, гость — и больше ничего…" Знаете, Афанасий Максимович, очень похоже все-таки, что это он сам сочинил. Наверно, под "гостем" смерть свою имел в виду…

— Ну, а еще что?

— Прочел целую строфу, видимо, из какого-то другого стихотворения. Вот, послушайте:

— Прочтите-ка это еще раз, помедленнее, — попросил Осипов и торопливо стал записывать.

Странным, непонятным казался Осипову этот бред. Может быть, и в самом деле он пользовался стихами для кодирования своих донесений?..

"Интересно, у себя еще Филин или ушел уже?" — подумал Осипов, набирая служебный телефон подполковника.

Филин отозвался тотчас же.

— Это Осипов, — сказал ему полковник. — Запишите-ка еще несколько строк стихотворного бреда, Борис Иванович.

И полковник продиктовал Филину стихи, сообщенные медсестрой.

— Первые две строки — это из "Ворона" Эдгара По, — выслушав Осипова, заметил Филин. — А "Скелеты" из какого-то другого стихотворения. Размер иной. Вы долго еще у себя будете, Афанасий Максимович?

— Ухожу минут через пять, — ответил Осипов, посмотрев на часы. — А вы вот что учтите, товарищ Филин: Мухтаров умер, исходите поэтому теперь только из того, что уже известно.

Домой полковник Осипов пошел пешком. Всю дорогу приходили на память стихи Эдгара По о шорохах, о черных птицах, оправляющих траур оперения своего, о каком-то запоздалом госте… Что значит все это? Какой смысл таится в наборе таинственных слов?

Хотя Осипов почти не спал, на работу он явился, как обычно, к девяти часам утра. Полковник слишком хорошо знал себя, чтобы надеяться спокойно провести хотя бы одну ночь, пока тайна Мухтарова не окажется разгаданной. Но уж потом, когда загадку эту удастся разрешить, он проспит, наверно, все двадцать четыре часа. С ним уже случалось такое.

Едва Осипов прошел к себе, как в дверь кто-то постучался негромко, но энергично.

В кабинет торопливой походкой вошел подполковник Филин.

"Позавидуешь человеку, — подумал о нем полковник. — Тоже не спал, наверно, всю ночь, а ведь не скажешь… Да он и не напрасно, видимо, бодрствовал".

— Ну-с, чем порадуете? — с деланной небрежностью спросил его Осипов.

— Хорошими стихами, Афанасий Максимович! — весело проговорил Филин и положил на стол Осипова массивный однотомник произведений Иоганна Вольфганга Гёте.