Станислав Жейнов - Другой

— В смысле? А, да, конечно… Так вот, о чем я?..

Быстро одел туфли, подбежал к окну:

— Вот черт! Давно они здесь? — спрашиваю.

— Кто? А, эти… Да. Ты меня сбил…

— Блин Игорь, надо что-то делать… Бежать надо…

— Бежать? — тихо, почти про себя, спросил Игорь. — Отвернул от меня лицо, опять посмотрел в окно:

— Осень в этом году будет ранняя, столько желтых листьев… Но, я бы не сказал, что холодно, а деревья уже… да? Может, здесь всегда так? Как в Забайкалье: июнь — еще не лето, июль — уже не лето. Когда я жил в Краснокаменске…

— Игорь!

Он отвернулся от окна, положил руку мне на плечо, смотрит в глаза, улыбнулся:

— Не переживай ты так. Сейчас, Антон очухается, и вы уйдете, через задний двор…

— А ты?

Игорь опустил взгляд, опять повернулся к окну: — Думаю… договоримся.

— С этими?.. Не договоришься… Не получится — Игорь. Они не договариваться приехали. Берем Антона на руки, и уходим… Игорь! Ну, чего стоишь?!

— Машину оставим, да?..

— Да плевать на нее… Мне нужно время, я все утрясу…

— Это радует… Это очень хорошо Глеб, — сказал он. Протянул мне руку: — Давай прощаться.

Я не сильно ударил его в бок: — Бежим — сволочь! Ты же сам говорил: "надо мотать…"

— Я передумал. Не тот возраст. Старею.

— Быстро ж ты постарел.

— Там, где с ментами договаривались, — видел кафе? Встречаемся там, — сказал он. Рука осталась на весу, в ожидании моей.

Отстранил его пятерню: — Нет.

— Да.

— Без тебя не пойдем, — говорю. — Ну, почему ты такой упертый? Нас сейчас поубивают из-за тебя… Почему, мы должны рисковать из-за твоей…

Перебил меня, сказал улыбаясь:

— Дурости? Правильно. Вас здесь совсем не нужно. Бери Антона в охапку, и… Будущее археологии в твоих руках…

— Игорь!..

Он ухмыльнулся, отвернулся от меня, упершись локтями в подоконник, вплотную приблизился к окну: — Так и думал, машины будут именно такими.

— Какими такими? "Копейка" и две "восьмерки"?

— Такими — значит дешевыми… Чтоб, не жалко…

— Игорь, как они так быстро приехали?

— Гайцы сразу позвонили, еще на трассе, до того, как тронулись за нами.

В коридоре включился свет, нас сразу заметили с улицы. Сперва один поднял указательный палец, удивленно крикнул, и четверо других оживились, посмотрели вверх. Одновременно открылись двери припаркованных на тротуаре машин, вышли еще трое. Одного я узнал: показался из той, которая заперла наш джип спереди. Улыбнулся, даже махнул нам, приветливо так махнул. Он и тогда, помню, улыбался, все анекдотики рассказывал.

Я насчитал восемь человек, семеро из них, скрылись за козырьком, что навис над входом больницы, один остался у машин. Шли быстро, гурьбой, разглядел только одного. На улице тепло, но трое в серых матерчатых плащах. Самому здоровому — наряд совсем не впору; на стыке рукавов швы разошлись, на спине, свежий шрам разорванной материи; плащи распахнуты, но только здоровяку, не удалось спрятать: закругленный, мясистый кончик бейсбольной биты.

— Ну вот, дождались, — говорю.

— Иди в кабинет, закройся там, — сказал Игорь. — Я потом тебя позову.

— Будешь драться? Думаешь справишься?

— Шансы есть… Если у них только биты…

— Их семеро, — говорю.

— Да! — Обрадовался Игорь. — А я насчитал восемь! Мои шансы только что, увеличились на одну тысячную процента — ха-ха-ха… Все, иди Глеб, они уже здесь…

Я подошел к стене, возле окна, уперся спиной в шершавое, холодное.

— Игорь, как звали твою жену?

Удивился, посмотрел на меня, и вдруг не с того не с сего засмеялся. Его эмоция передалась мне, тоже хохотнул.

— Ход мысли приговоренного к смерти — загадка, — сказал он. — Зачем тебе?

Я не ответил, только прищурил один глаз, улыбнулся.

— Алла, — сказал он. — Ее звали Алла.

Ну и хорошо, подумал, я, значит никакой мистики. А-то уже, придумал себе: "Художественный оформитель книги судеб", "Лодочник подземного Тибра", "Старший статист смерти"…

Скоро они поднялись к нам на этаж, правда, насчитал только пятерых, еще двое застряли на лестнице, слышались их голоса; они о чем-то спорили.

Я остался, возле той же стены, Игорь рядом, сел на подоконник, сложил руки на груди, — совсем спокойный. Замечал за ним, когда нервничает или злится, начинает улыбаться, но не в этот раз.

Подошли к нам, стали полукругом, двое, что в пиджаках, расстегнули их, демонстрируя рыхлые шарики сытых животов. Жир, некрасиво навис над тугими ремнями, вдавливая в пах вороненые тэтэшники.

Игорь улыбнулся, обратился к одному из бойцов: — Писюн не отстрели.

— Тварь! — донеслось в ответ. Жирный неуклюже достал пистолет, наставил на белоруса. — Сдохнешь тварь!.. Где еще один?

Выражение лица Игоря оставалось таким же добродушным.

— Где еще один? — повторил вопрос толстяк. — Где здоровый?..

Игорь резко спрыгнул с подоконника, наши гости отпрянули, а он между тем наклонился амортизируя прыжок, выпрямился, расправил плечи, и смачно харкнул в сторону жирного. Тот дернулся, но не успел: густая слюна зацепилась за брюки, и уже пустила яды. У толстяка, оказывается, иммунитет, — не умер, чего, по лицу не сказал бы.

— Ты ж тварюка! — громче обычного крикнул он, опять поднял пистолет, рука затряслась, лицо покраснело. — Все равно мочить, здесь вальну "п. са"

— Мишань! Мишань! — Не здесь!.. — Испугался другой с пистолетом, схватил нервного за руку. На помощь подошел еще один, попытался забрать у толстого тэтэшник.

— Мишаня-Мишаня — успокойся!..

— Валить! Валить "п. са"! Вы что, слепые "бл…"! Это же мразь! Тварь!

— Миша! Миша!.. Потерпи Мишаня…

— Пусти меня! Эрнест — пусти! Порву гниду!.. Это же ублюдок…

Он еще много кричал, но когда обезоружили, немного успокоился. Тот, кого называли Эрнестом засунул отобранный пистолет за ремень за спину, повернулся ко мне: — Где ваш друг? Где здоровый?

— Я, здоровый, — говорю.

Он оскалился: — Тот был во-о-от такой. — Занес ладонь высоко над собой.

— Тебя ж там не было, откуда знаешь? Я на каблуках был…

— Может, он? — предположил один из молодчиков.

— Может, — согласился Эрнест. — Сейчас Феликс скажет… Где он?

— С Тасиком на лестнице.

— Приведите Феликса, — театрально сказал Эрнест. — Поднимите ему веки. — Громко засмеялся, высунув язык. Несколько почитателей его актерского таланта слюняво просвистели, что видно, означало смех.

Сейчас Игорь стоит по среди коридора, его окружили, но близко не подходят. Здоровяк в рваном плаще сзади, качает в руках массивную биту, еще один с битой, по левую руку, у остальных в руках — ничего, думаю, припрятали кое-что посерьезней. Я подошел к Игорю, стал за спиной.

— Зачем? — спрашивает. — Люди нервные, чего доброго стрелять начнут.

— Что ж ты такой радостный? — пакость ты, гнойная. — Это был Эрнест — это он Игорю. — Писюн говоришь? Скоро… скоро будешь свой жрать! Паскуда!