Юрий Вознюк - Таежная одиссея.

Ночевать остановились недалеко от Б. Уссурки — следы продолжали идти вдоль берега. На этот раз у нас были и палатка и крохотная железная печурка, которую принес Трофимов. Разбивка лагеря не заняла много времени, но к вечеру мороз усилился, и я не заметил, как обморозил кончик носа. У Моргунова и Сузева побелели щеки, пришлось оттирать их снегом. К ужину Трофимов натопил два котла внутреннего сала, накрошив туда сухарей.

Мы с Моргуновым с удивлением смотрели, как наши компаньоны начали есть невообразимую кашу. В наших глазах разница между касторкой, рыбьим жиром и топленым салом была невелика. Подавляя спазмы, мы отважно отведали по две ложки диковинного варева.

— Хороша тюря, да аппетита что-то нет,— сказал Димка, откладывая ложку.

— Ай ли?— прищурился Трофимов. Моргунов засмеялся.

— Да знаешь, Игнат Трофимович, я как-то летом на Перевальной с непривычки после изюбрятины всю ночь просидел в кустах. А сейчас не лето!

— Обвыкнешь!— засмеялся Трофимов.

— Так-то оно так,— согласился Моргунов,— да пока обвыкну... На скорую руку мы сварили себе мясной суп.

— Игнат Трофимович, правду говорят, что будто у вас когда-то мертвый тигр ожил?— спросил Димка, укладываясь спать.

— Как?— не понял Трофимов.

— Да рассказывают, будто в молодости вы с батей убили тигра. Пошли в деревню, взяли лошадь, привязали тигра к телеге, чтобы не свалился, и двинули. Шли, говорят, по улице, а за вами зеваки толпой, и только к дому заворачивать — тигр возьми да и оживи. Пуля вроде его по башке скользком саданула. Тигр как рявкнет — лошадь на дыбы и в намет, людишки — кто куда. Прет, значит, кобыла по деревне, а в телеге привязанный тигр...

— Врут люди,— засмеялся Трофимов.

— Жаль,— разочарованно сказал Димка.

— Что жаль?

— Жаль, что врут, а то ведь где такое увидишь. Наутро мы увидели, что тигриная семья перешла Б. Уссурку и пошла его правым берегом. Темп нашей ходьбы все ускорялся, мы все дальше уходили в верховья реки, в глухие, безлюдные места. Вскоре нам попался медвежий след, который потянулся за тигриным.

— Гляди, сколь ходового медведя нынче,— заметил Трофимов.— Давно не упомню, чтобы так зверь шел... Я сказал ему, что и мы видели следы двух шатунов.

— Это что!— махнул рукой Трофимов.— Бывает куда как много. Неурожай где-то, не лег зверь—вот и переходит.

Слова Трофимова подтвердились. К вечеру вслед тигрице с тигрятами шло уже два медведя.

— Какого черта они прутся?— спросил Моргунов.

— За объедками,— ответил Трофимов. Вскоре нам встретилось место, где тигрица убила изюбра. На ночь тигры ушли от добычи, а вернувшись на следующее утро, нашли только обглоданные кости.

— Вот нечисти косолапые!— ругался Селедков.— Все ж задержались бы тигры...

Остановившись на ночлег, мы с облегчением сбросили тяжелые котомки. Плечи у меня ныли тупой давящей болью.

После ужина, укладываясь спать, Трофимов сказал, ворочаясь в тесной палатке:

— Ох и жирны вы, мужики, ровно медведи перед лежкой — случись что, так и не выберешься...

— Пожар, что ли?— спросил Димка.

— Может, и пожар, а может, и того смешнее... Вот зачнет тебя тигра лапой выуживать,— лукаво посмотрел он на Моргунова.

— Ну вот! На ночь да такие страсти. Дай-ка, командир, я в середину лягу,— потряс Сузева Димка.

— Смеешься?— улыбнулся Трофимов.— Ну, ну... Он улегся на спину и, помолчав, заговорил:

— Давно это было... На Перевальной, на той самой, где вы норок ловили, выше вашего барака — тогда его еще не было. Вот. Сплывал я тогда на лодке вниз и не упомню, чего-то задержался в дороге, устал и не захотел разводить костер. Поставил палатку, пожевал всухую, да и спать. К снегу уже дело шло, и спалось зябко. Так, не то сон, не то явь. И надо же такому привидеться: будто в палатку залез брат мой Макар и ну меня теребить. «Давай,— говорит,— Игнат, в пятнашки играть».—«Тьфу на тебя, шалый,— говорю ему.— Да ты никак спятил? Я отродясь в них не играл! Макар не унимается. «Вставай,— говорит,— Игнат, все одно не дам спать»,— и ну меня то за ногу, то за плечо дергать. Стал я его просить: «Ты что, Макар, как дитя малое? Изыди, дай мне спать!» А он знай свое. Рассерчал я и в сердцах влепил ему в ухо да еще и ногой боднул. Обиделся на меня Макар, заворчал как-то по чудному, свалил в злости палатку и ушел. «Ну и дурак»,— сказал я ему вслед, повернулся на другой бок и заснул. Даже теплей стало, как палатка упала. Утром проснулся, хвать рукой — и вправду палатка на мне лежит, да тяжелая что-то. Выбрался из-под нее, а вокруг бело — снег выпал. Протер я глаза, глянул вокруг — будто в нутро мне снегу насыпали. Так вот какой Макар ко мне ночью приходил — полосатый! Да добро бы один, а то ведь еще три рядом были! Тигрица с тремя тигрятами пришла к речке. Ну, те дети как дети — вместе с матерью воду пили, а этот, видать, блудный был сын. Заметил мою палатку, подошел и давай взыгривать, ровно кошка. Подергал, повалялся на полотнище, а потом и меня нащупал; стало ему интересно, что там такое в середке лежит. Вот и пошел лапой шурудить, пока я ему в нюх или еще куда не брыкнул. Ладно не стал он поднимать шум— попрыгал к своим, а то ведь и тигрица могла прибежать... Напилось все семейство воды и подалось своей дорогой.

— М-да,— сказал Димка.

— Что м-да?— спросил Трофимов.

— Да нет, я ничего... Я говорю, что ночью перекантую все же командира к стенке. На всякий случай...

Медведи шли за тиграми не отставая. Мы ругали их беззлобно, но в середине дня наше отношение к ним сменилось тревогой. К двум шатунам присоединился третий. Это сообщество стало угрожающим, и Трофимов забеспокоился.

— Так ведь они и тигрят сожрать могут,— сказал он, рассматривая следы очередного косолапого бродяги.

Димка выразил сомнение, но и Селедков, и Сузев были согласны с Трофимовым.

— Только отвернись тигрица — и с ходу передушат,—говорил Трофимов—Им сейчас все нипочем. Через час медведей стало четверо.

—Да их что—из мешка вытряхнули?—растерянно спросил Моргунов.

Никто не ответил — все чувствовали неладное. Почувствовала это и тигрица и, опасаясь случайностей, вывела своих детей на лед Б. Уссурки. Здесь, среди прибрежных деревьев, она настигла второго изюбра. Тигрята насытились и устроили возню, разбросав клочья шерсти оленя метров на сто по льду реки. Тигрица была настороже, и медведи не рискнули показаться ей на глаза. Они залегли на противоположном берегу, жадными глазами наблюдая за происходящим.

Третью ночь мы провели в беспокойстве за судьбу тигриной семьи и, едва забрезжил рассвет, тронулись в путь. Мороз отпустил, идти стало легче.

На следующей стоянке Трофимов не захотел растапливать для ужина снег и, прихватив все котелки, отправился к видневшейся на реке промоине. Подойдя к ней, он позвал меня и Димку. Недоумевая, мы отправились следом.