Юрий Стукалин - Убей или умри! Оскал «Тигра»

— Откуда такие деликатесы, герр капитан? — спрашиваю его.

— Я же говорю тебе, планируется контрудар, полевая кухня работает на всю катушку, сейчас всех накормят, — сообщает Калле. — Плюс ко всему мои личные запасы да расторопность ординарца.

После еды и кофе с ромом меня клонит в сон. Капитан замечает это.

— Иди в избу, поспи.

— Герр капитан, не могу не задать вам этот вопрос, — я с трудом поднимаюсь с лавки, — отчего мне такие почести?

— Все очень просто, Курт. Я много повидал вояк, но ты один из лучших.

Я не стал вдумываться в слова капитана, ему виднее, наверное, но решаю действительно поспать, пока есть такая возможность, и искренне надеюсь, что столь сытный обед успешно переварится. Иду в избу, тут прохладно, пахнет, как и во всех избах, где расположились на постой солдаты, потом и немытыми ногами. Видя, что я только недавно с передовой, мне уступают место. Завалившись на грубо сколоченную деревянную кровать, тут же проваливаюсь в глубокий сон.

Расталкивает меня Нойманн.

— Что ты трясешь меня?

— Вставай, Бауер вернулся!

— Что–о?!

Быстро вскакиваю, протираю глаза и, схватив карабин, отправляюсь за Нойманном. День в самом разгаре, стоит душная летняя жара. Ветра нет, на деревьях даже листики не дрожат. Смотрю на часы — я поспал всего пару часов.

— Где он?

— Там! — указывает рукой Нойманн. — Ребята его держат.

— Зачем?!

— Бауер рвется к фон Хельцу, хочет отношения с ним выяснять.

— Вот дела! Побежали!

Капитан Бауер выглядит ужасно. Он весь перемазан в грязи и крови, мундир порван. Левая кисть замотана грязной тряпкой, покрытой бурыми пятнами. Он тяжело дышит и вырывается. Двое ребят крепко держат его под локти. Наш фельдфебель, ухватив капитана за грудки, что–то говорит ему.

— Герр капитан! — кричу я, подбегая, и тоже пытаюсь успокоить Бауера, но слова на него не действуют.

Кое–как мы валим его на землю и крепко прижимаем. Минуту он еще тщетно вырывается, но, поняв бесполезность этого, затихает. На всякий случай ждем еще немного, и только потом ослабляем хватку.

— Хорошо, что вроде никто не видел, — замечает фельдфебель.

— Он тут, как дьявол бушевал, — жалуется один из солдат, вытирая разбитый в схватке с капитаном нос.

— Герр капитан, — повторяю я, пытаясь посмотреть Бауеру в глаза. Капитан мутным взором оглядывает меня.

— Ты здесь? — спрашивает меня срывающимся голосом.

— А где же мне еще быть? — стараюсь произнести это как можно веселее.

— Отпустите меня! — хрипит Бауер. — А то всех под трибунал отдам на съедение фон Хельцу.

Он усаживается на траве и смотрит на нас по очереди, нахмурив брови.

— Где моя фуражка?

— На вас ее не было, — говорит один из солдат, разведя руками.

— А каска?

— Ее тоже нет.

— Курт, помоги встать.

Мы с фельдфебелем берем его под локти и поднимаем. Его пошатывает.

— Вы куда–то собрались, герр капитан? — спрашиваю как можно спокойнее.

— Да! Поговорить с напыщенным индюком.

— Подождите, герр капитан, вам нужно хотя бы отдышаться, — пытаюсь его успокоить. — Кто–нибудь, принесите воды капитану!

Воду подносят в котелке, он сначала жадно выпивает половину, а остальное выливает себе на голову. Это Бауера немного остужает. Я киваю Нойманну. Тот, быстро сообразив, достает сигарету, прикуривает ее и сует капитану в зубы.

Капитан жадно затягивается, взгляд его постепенно проясняется. Запал постепенно уходит, Бауер теперь не рвется в штаб к фон Хельцу. Я оглядываюсь. Капитан выбрался не один, привел с собой человек тридцать солдат. Выглядят они еще более ужасно, чем мы. Это люди, которые до последнего патрона сражались в окопах, настоящие воины–смертники. Мы с Нойманном чувствуем себя неловко, за то, что сбежали, тогда как эти ребята сражались с намного превосходящими их числом противниками.

— Герр капитан, — обращаюсь к Бауеру, видя, что тот уже может нормально соображать, — вы вывели людей, но теперь их необходимо покормить, да и вам тоже надо поесть и отдохнуть. А доклад подождет.

— Да, Курт, — капитан оглядывает свое «войско». — Ребятам нужен отдых.

— Вот и правильно, мы распорядимся. Надеюсь, у кашеваров еще что–нибудь осталось.

С этими словами отвожу его в сторону, подальше от штаба. Нойманн в это время отдает распоряжения новобранцам, чтобы те поторопились на кухню за едой. Мы с капитаном присаживаемся в тени березы.

— Как вам удалось вырваться, герр капитан? — спрашиваю его, и тут же об этом жалею. Чувство стыда переполняет меня, ведь я бросил своего товарища и командира. Знаю, что Бауер не будет устраивать скандал по поводу нашего бегства с позиций, но дело не в этом. Все–таки я его предал. Бауер долго молчит, глядя в одну точку. Я его не тороплю с рассказом, просто курю и жду.

— Ты был прав, — нарушает, наконец, молчание Бауер. — Нам надо было отступать еще тогда, наплевав на приказы… Я угробил почти всю роту. У нас кончились патроны, но мы еще долго пытались вернуться в траншеи и драться, отняв оружие у врага. Ничего не вышло.

Капитан мотает головой и крепко сжимает кулаки:

— И я принял решение отступать. Так хотя бы смог спасти остатки роты. Выхода у меня не было, понимаешь, Курт? Если дело касалось бы только меня, то я и шагу не сделал, сдох бы там. Но со мной остались самые преданные бойцы, и я не решился гробить их жизни.

При словосочетании «самые преданные» у меня неприятно колет в сердце.

— А фон Хельц за это заплатит! Жалею, что не послушался тебя. В тебе, Курт, говорил разум. Уже тогда надо было отступать. Я ничего не добился. Только потерял еще несколько мальчишек. И это очередной груз на мои плечи.

Можно было, конечно, придумать какие–нибудь успокаивающие слова, но они все равно не имели бы смысла. Ясно одно — ничего не закончилось, и чует мое сердце, что нам еще предстоят жаркие деньки. Но главную вещь я сделал. Удержал разъяренного капитана от встречи с фон Хельцем. Может, этим и спас его жизнь. С майором шутки подобного рода, как я понимаю, не проходят.

Солдаты приносят еду, я сую котелок капитану в руки:

— Поешьте, герр капитан.

— Черт, у меня и ложки нет, — огорчается Бауер.

— Возьмите мою.

— Благодарю, — капитан набрасывается на еду. Я не мешаю, отхожу в сторонку. Боюсь даже предположить, что с нами со всеми скоро будет. Глядя на голубое чистое небо, с горечью думаю, что эти рубежи могут стать последним пристанищем для нас всех. Смерть уже близко, и то, что мы пока играем с ней в игры и умудряемся остаться в живых, ничего не значит. Скорее всего, это она играет с нами как кошка с мышкой, наперед зная, что из ее лап нам не выбраться. Мы барахтаемся в глубокой луже и, зная, что все равно утонем, гребем из последних сил, вместо того чтобы отдаться судьбе и уйти на дно.