Сергей Гомонов - Режим бога (Последний шаг)

Позевывая и потягиваясь, мальчик отправился в кухню.

— Привет! — сказал он маме.

Та не обратила на него никакого внимания.

— Ма-а!

Она взглянула на часы и продолжила помешивать какое-то варево, в задумчивости покусывая губы. Кажется, Ноиро был для нее невидим.

Чтобы проверить это, Ноиро запрыгнул на подоконник, перебрался на стол и, не схлопотав за это никакого наказания, решил снова полетать. Хороший сон! Попробовал бы он вести себя так же наяву!

— Ма-ма! Ма-ма-ма! Мама! — хохотал он, то взлетая к потолку, то пикируя на пол.

С таким же успехом Ноиро мог бы разговаривать с солнцем или звездами.

И вот в один из пируэтов его неудачно занесло и швырнуло на плиту. Мальчик смутно ощутил раскаленную кастрюлю и, поддавшись инстинкту, отпрянул. В тот же миг мама повернулась к плите. Оба они вздрогнули, как от удара током, и Ноиро понял, что каким-то невероятным образом очутился внутри огромного, как надутый воздушный шар, маминого живота.

Звуки вернулись. Все, что происходило снаружи, сюда доносилось глухо и слабо. Кажется, мама там что-то мурлыкала себе под нос. Зато здесь, внутри, было очень шумно, как обычно у нее в кастрюлях: что-то ухало в однообразном такте, что-то поскрипывало, булькало. И большую часть пространства занимал едва различимый в потемках кокон.

— Ой! — сказал Ноиро и, пригнувшись, заглянул сквозь стенки кокона.

Перед ним вниз головой в мутноватой жидкости не то лежал, не то висел младенец. Визит брата разбудил малыша, и он — она! — спросонья брыкнула маму пятками под ребра. Ноиро успел различить, как нечто длинное и тонкое, похожее на шланг, закручивается на шейке у еще не родившейся девочки тремя петлями.

Снова разряд — и Ноиро открыл глаза в своей комнате. Он помнил все так отчетливо, будто не спал.

«Получается, я родился во второй раз!» — засмеявшись, подумал мальчик. И еще он решил подождать, когда «оттает» онемевшая нога, а потом пойти к маме и рассказать ей этот презабавный сон. Они ведь все время спорили с папой, кто должен родиться. Хотя и Ноиро, и отец фантазировали о братике, теперь мальчик мог бы порадовать маму ее возможной — пусть хотя бы только во сне — победой.

— Мама, привет! — сказал он, морщась от неприятных укольчиков, щекотливо бегающих в ноге. — А мне приснилась сестренка.

— Ты же хотел брата! — лукаво прищурилась мама.

— Хотел, но приснилась сестренка.

— Да? И какая она?

Ноиро прислонился к стене и почесал затекшую спину о холодный кафель.

— Не знаю, там у тебя темновато было.

Лицо мамы вопросительно вытянулось:

— Где «там у меня»?

— В животе. Я видел только, что это девочка.

Она усмехнулась и качнула головой:

— Ну и сны тебе снятся, однако же!

— Это от голода, — серьезно уверил ее Ноиро. — А может там быть какой-то тонкий шланг, который закручивается у них, у малышей, на шее?

— Шланг? — растерянно переспросила Гайти Сотис, наполняя его тарелку ароматным супом. — Приснится же тебе, фанта…

Вдруг она побледнела, как будто внезапно о чем-то догадалась. Это позже, сопоставив ее реакцию и рассказ отца о случае семилетней давности с умершей бабушкой их друзей, повзрослевший Ноиро сможет предположить, что мама вспомнила тот эпизод в гостях, а оттого заволновалась. В обычном состоянии она в мистику верила едва ли — по крайней мере, в бытовую-обиходную. Но теперь, когда чувствительность душевная развилась у нее до предела, госпожа Сотис стала почти суеверной.

— О, святой Доэтерий! — прошептала она. — Пуповина?!

И бросилась звонить своему врачу. Ноиро побежал было за нею, но его изгнали и отгородились дверью.

Вечером мальчик, не на шутку встревоженный маминым поведением, подслушал их разговор с папой.

— Я ничего в этом не понимаю, — приглушая тон, говорил отец. — Что такого будет, если эта пуповина обовьется?

— Мне сказали, что если один раз, то может сама соскользнуть, а если два, то… — она всхлипнула, — то ребенок задохнется…

Отец помолчал.

— Но меня уверили, что я зря так убиваюсь. Это бывает очень редко, а с нами все в порядке.

— Но ты сказала им, чтобы…

— Конечно! Они будут наблюдать. Чувствую себя дуррой совершенной. Я переполошила сегодня весь наш центр…

— Это их работа…

— Да! Каждый день слышать истерики беременных дур с тяжелой формой энцефалопатии! — она принужденно засмеялась.

— А это еще что за «патия»? — насторожился Эрхо Сотис.

Она махнула рукой:

— Да шучу я!

— Но ты же не с потолка взяла свои страхи!

— Да вот именно, что с потолка! Не могу же я доказывать им, мол, боюсь, потому что это приснилось старшему сыну! Меня после этого вообще перестанут воспринимать всерьез!

— А ты им скажи, кто ты. Скажи, что ты доктор математических наук и только неделю как перестала преподавать.

Гайти Сотис засмеялась по-настоящему:

— Угу, «там и перетрудила мозг, а посему пора бы нашей беременной немножко побыть под наблюдением психолога»! Нет, не стану говорить ничего!

Все оборвалось в душе Ноиро. Он был теперь уверен, что видел то, что видел. Никакой фантазии его не хватило бы на то, чтобы создать столь вычурное сновидение с множеством подробностей. Вопросы полов и размножения интересовали его тогда очень и очень поверхностно, как любого нормального двенадцатилетнего мальчишку, не желающего замусоривать голову чепухой. Но как доказать родителям свою правоту — то, что даже если это был сон, к нему нужно прислушаться?

Он сильно изменился. Учителя не узнавали его, жаловались на снижение успеваемости, предполагали всякое, в том числе — подавляемую ревность к будущему члену семьи. Ноиро не спорил, но все отчаяннее поглядывал на маму. Ночами ему снились настоящие кошмары, где он терял ее и не мог найти, днем он старался как можно скорее прибежать из школы, чтобы все оставшееся время до возвращения отца не отходить от мамы ни на шаг. Более всего он страдал оттого, что ничего не мог сделать: сама природа повернула против них.

— Все будет хорошо, — пообещала Гайти Сотис, уезжая в больницу.

Ноиро бродил по опустевшему дому, как неприкаянный. Отец отвез ее и приехал обратно. И потянулись страшные часы. Мальчик молчал, как взрослый дыша в кулак, однако не находил себе места и едва сдерживал слезы.

— Ноиро, — вдруг произнес Эрхо Сотис, — расскажи, что ты видел и как?

Будто того и ждал, Ноиро бросился рассказывать отцу подробности «сна».

— Ты мне веришь, пап? — глухо и серьезно спросил он в конце.

— Протоний покарай! — ругнулся отец, стремительно двинувшись к телефону. — Ревность, ревность… Мы глупцы!

Он долго с кем-то говорил, а когда пришел обратно, выглядел успокоенным, сказал, что врачи решили делать операцию, даже напомнил сыну ту историю с днем рождения и плетеным креслом умершей бабушки именинника. Ноиро помнил все отчетливо, не знал только одного: женщина, которая пыталась ему что-то сказать, была давно уже не в этом мире!