Сергей Гомонов - Режим бога (Последний шаг)

— А теперь смотри туда внимательно, Фимка! — вдруг вскричал дед, и она вздрогнула от неожиданности, а клеомедянин улыбнулся из-за плеча. — Эфий входит в состояние управляемого сна! Ага? Ага? Видишь, что творится?

— Вы его не пугайтесь, — шепнул Эфий. — Всё не так сложно, как кажется. Это обычный ВТО.

— ВТО?

— Внетелесный опыт. То, что в этом институте пытаются изучать уже лет тридцать и не могут…

— Фимка! Смотри, как все замедлилось! Вот началась профаза митоза…

— Деление клеток?

— Умница! Моя внучка! Да, дублирование генетической информации. То, что происходит с нами постоянно, только мы этого не чувствуем. Хромосомы стали видимыми.

Эфимия улыбнулась. Микроскоп вещал из святая святых храма творения.

— Смотри, как все медленно! То, что ты видишь, ускорено мной во много раз. Вот наступает середина профазы. Это хроматиды, они закручены одна вокруг другой. А ядрышко исчезает. Смотри, хромосомы танцуют сиртаки!

Забавные фигурки, похожие на буковки, выстроились по экватору клетки… и вдруг все замерло.

— Всё, он вошел в состояние свободного сознания! — прокомментировал Алан, хлопнув по плечу Эфия.

— Ты хочешь сказать, что в этом состоянии прекращается работа клеток? — переспросила Эфимия.

— Не прекращается, но замедляется. Так, что это фиксируют лишь приборы! Она прекратилась бы в одном-единственном и бесповоротном случае…

— Физической смерти… — пробормотал клеомедянин, глядя на Эфимию.

— Физической смерти… — как завороженная, шепнула она в ответ.

Дед кивнул:

— И однажды я пронаблюдал за этим… Но не думаю, что стоит об этом рассказывать.

Девушка очнулась:

— Ну ты что, деда? У меня крепкие нервы, я провела вскрытие на патологоанатомической практике с первого раза, а многие в обморок падают.

— Так то ж на «синте», скажешь тоже!

— Во-первых, и от вида мертвого «синта» в обморок падают, а во-вторых — ты что, дед, доминист? Какая разница, «синт» или человек?

— Ты мне еще за права техники поборись! — усмехнулся Палладас. — Совсем молодежь с катушек съехала: какая разница, мол, между «синтетикой» и живым человеком! Чему вас только учат?

Эфимия вспыхнула и вмиг изменилась, превратившись в олицетворенный лозунг:

— Вообще-то кибер-организмы воевали с вами плечом к плечу, если ты не забыл!

Палладас заморгал и беспомощно уставился на Эфия:

— Великий Конструктор, ну что она несет? Что она несет?

Клеомедянин пожал плечами.

— Фимка, не зли меня! Тебя тогда не было, а что вам ваши лидеры в этих дурацких движениях на уши вешают — так это от безделья! Вы бы лучше любовью занимались, черт возьми, чем в этих погремушках расхаживать и нормальных людей пугать! Балда ты малолетняя, не могут «синты» убивать, вообще не могут, понимаешь? Как бы они воевали?

— А воевать — это не обязательно убивать, — огрызнулась девушка, вспомнив очередное дежурное возражение. — Разве помощь людям уже не в счет?

— Ты еще хуже своей змеюки-мамаши…

— От нее тебе, кстати, привет.

— Спасибо, ей тоже наподдай… Да где ты вообще набралась этой киберглупости?

— Это не глупость. Мне няня Луиса, Нинель, рассказывала, что они на планете Сон в эвакуации все вместе были. У них просто аннигиляционного гена в хромосомах нет, вот и все!

Эфий как-то странно поджался и пригнул голову, будто его самого только что причислили к стану кибер-организмов.

— Вот дурища! — еще сильнее возмутился дед. — При чем тут аннигиляционный ген? Они же — сплав органики и синтетики, а вместо того гена — программа! — Палладас постучал себе по лбу, как будто именно там у «синтов» находилось устройство, контролирующее их поведенческие особенности. — Аннигиляционный ген не делает человека человеком или роботом! Он просто как предохранитель от убийства, но выбрать-то каждый может по своему усмотрению: убить и распылиться на атомы или воздержаться от убийства. А у «синтов» нет этого выбора!

Эфимия засмеялась:

— Так значит, они более человечны, чем люди, которым зачем-то требуется выбирать: убить другого человека или не убить!

— Да тьфу ты! Не знаю, как с тобой спорить! Чушь порешь!

— Прекрасный аргумент. О'кей, принято. Ты сдался. И не отводи мне глаза, а рассказывай, как выглядит физическая смерть в микроскоп?

Палладас помрачнел, а потом махнул рукой:

— Гадко она выглядит, как и без микроскопа. Сначала по всем связям как будто пробегает молния. Это и в самом деле походит на электрические разряды, взрывающие цепочки ДНК. Связи рвутся. И орут при этом ДНК страшно.

— Орут?

— Орут. От боли. Переведенный в акустику крик ДНК — это спектакль не для слабонервных. Эфию в первый раз плохо стало, да и я не как на курорте себя ощущал.

Клеомедянин кивнул.

— Дед, а зачем ты проводишь все эти эксперименты?

— О! А вот это — самое главное, Фимка! Это распоряжение сверху! — Палладас потыкал пальцем в потолок.

— В смысле — совсем сверху? — легкомысленно передразнила его жест Эфимия.

— В смысле — откуда надо! В этих экспериментах уже поучаствовала сотня добровольцев. И Савский тоже. И дед твой, Калиостро.

— Ого!

— Вот тебе и «ого»!

Удивилась Эфимия не тому, что дед из Сан-Марино принимал участие в эксперименте дела из Москвы, а тому, что нашел для этого время. Значит, это был поистине важный эксперимент. Тем более — по заказу «свыше»… если дед Алан не преувеличивает значимость…

Фредерику Калиостро было уже далеко за восемьдесят, но никто не мог бы заподозрить его в таком возрасте. При нынешней средней продолжительности жизни в сто — сто десять лет и способах оздоровления пожилые люди редко выглядят на свои годы, и это уже никого не удивляет. Однако Фред Калиостро отличался и здесь. Эфимия видела его стереографии двадцатилетней давности, сравнивала с ним нынешним, и ей казалось, что время замерло для него на одной отметке. Мама шутила, что дед заставил ученых изобрести анабиоз, в состоянии которого можно работать, а Калиостро-старший отшучивался, что ему просто некогда стареть.

— И что было с добровольцами?

— Просто засыпали. В клетках — никаких таких изменений. Фред ворчал, мол, хуже некуда — знать и не достигнуть.

— Он не так говорил, — вставил Эфий, и дед с внучкой обернулись. — Он говорил, что в этой жизни не повезло: раньше такое получалось даже у детей, а теперь вот умеешь, а возможности нет.

— Велика разница, мало ли что он там бурчал! Ему уж давно пора на пенсию, старикану!

Палладас всегда немного ревновал внучку к деду Калиостро, чувствуя, что к тому она тянется сильнее, чем к нему. Да и выглядел он теперь старше Фреда, что тоже не добавляло чувства симпатии к «сопернику». Эфимия тихо хихикнула и поймала понимающий взгляд клеомедянина, который за много лет работы с Аланом тоже видел его насквозь.