Сергей Гомонов - Режим бога (Последний шаг)

— А ты еще не поняла, что эти вещи не просто связаны — они суть одно и то же? — невозмутимо ответствовал Фред.

Денек был на редкость солнечным и теплым для этого сезона, однако после жаркого Мадрида Джоконде здесь было чересчур прохладно. Она никогда не любила Нью-Йорк и жила тут по одной-единственной причине, в которой до последнего времени опасалась признаться даже себе самой.

Марчелло что-то рассказывал, но поскольку это не касалось работы, Джоконда его почти не слушала. Чез молча вел машину и только у самого дома негромко спросил:

— Ждать?

— Нет, — она взглянула на часы. — Начинайте с Бронкса, я подъеду через пару часов.

Чезаре кивнул. Джоконда знала, что всегда может быть уверена в его исполнительности, и разговаривали они с ним редко. Из троих ее подчиненных только Чез так и не обзавелся семьей, питая какие-то призрачные надежды. Джоконда знала это и тем больше устанавливала дистанцию, чтобы не раздражать его своим излишним присутствием и не быть неверно истолкованной.

Манхэттен ей тоже не нравился, и тут она снова наступала на горло собственной песне — южанка, выросшая в мягком климате Рима, привыкшая к солнцу и медовому аромату цветов. Чем же она лучше Чеза в этом многолетнем самоистязании? Но иначе они оба не могли…

Ее дом, похожий на все соседские дома в квартале, стоял в Нижнем Манхэттене. В конце авеню был громадный спорткомплекс, куда Луис исправно бегал на занятия плаванием, но в последнее время охладел к спорту. Да, он хороший парень, но не хватает ему той ослиной настойчивости и самонадеянности, которыми испокон веков грешат представители его пола. Он смел, но так ли часто нужна смелость в быту? Иногда достаточно решительных действий, а здесь Луис может в самый ответственный момент уступить сомнениям. Он воспринимает жизнь чуть более романтизированной, нежели она есть на самом деле. Такое бывает, когда мальчик вырастает не на живом примере, а на легендах. И таких легенд было три. Они окружали Луиса иллюзиями, и поэтому даже дочку Паллады и Калиостро он придумал себе, как средневековый рыцарь придумывал даму своего сердца, чтобы совершать ради нее подвиги. Родную мать, родившую его двадцать лет назад на Фаусте и спасшую ценой собственной жизни, он считал едва ли не богиней, ничего о ней не зная. Дядька, который погиб вместе с Софи Калиостро на судне, подавшем сигнал о нападении спекулатов и за это развеянном в космосе залпами сотен орудий, представлялся Луису героем без страха и упрека. А вот в его поклонении памяти приемного отца была виновата она сама. Он все видел, все чувствовал с самого раннего детства — так могло ли быть иначе? И только Джо оставалась заурядной земной мамой. Что в ней возвышенного? Она не легенда, а надежный тыл. Она просто мама, которой можно поплакаться в жилетку. Можно попросить совета. Простая и понятная. А понятное не вдохновляло его на подвиги…

Черный микроавтобус покатил по дороге дальше, в сторону Мидлтауна.

Джоконда поднялась на свое крыльцо и позволила сканирующему устройству считать информацию с сетчатки глаза. Пара секунд — и дом впустил хозяйку.

Луис едва ли не бегом спустился из своей комнаты, помог раздеться и ткнулся губами в щеку. «Как испанский телок!» — подумала Джо, с улыбкой вспомнив поездку за город, на ферму, где все было так же, как тысячу и две, и три тысячи лет назад. Один из недавно родившихся телят не справился со своим любопытсвом и, подойдя к ней, лизнул скулу шершавым мокрым языком.

Она энергично потерла озябшие руки:

— Сделаешь кофе?

— Конечно.

— Ну и где твоя Дульсинея Тобосская, дон Луис?

— Она скоро придет, мы договорились. У тебя все хорошо, мам?

— Да. А почему ты спрашиваешь?

— В последнее время ты какая-то… не такая… Сколько тебя вижу на этой неделе, ты странная…

Джоконда помимо своего желания вскинула бровь. Если он сумел уловить ее тревогу, плохи ее дела, как пси-агента. Не хватает еще, чтобы это заметили ребята квадро-структуры — ей и без того уже слишком многое прощалось за эти годы…

— Может быть, возрастное… — сказала она как можно равнодушней.

— Ма-а-ам, ну о чем ты?! — скривился юноша. — Ты сначала погляди на себя! Какой еще возраст! Тебе кофе как обычно или «по-экстренному»?

— Как обычно. Я не спешу. Пока, во всяком случае, не спешу.

Джоконда машинально проследила за его рукой, насыпавшей обычные «три кивка» сахара в кофе, и села на высокий стульчик у кухонной стойки.

— Рассказывай, что приключилось, — сказала она, болтая ложкой в горячей темно-шоколадной жидкости. Для полного удовольствия не хватало только сигареты, но при Луисе и Эфимии она в доме не курила принципиально.

Луис вкратце, без подробностей изложил суть вчерашнего происшествия. Джо смотрела на него и, внимая, одновременно думала о своем. О том, что сын так мечтает хоть чем-то походить на человека, известного ему лишь по записям и рассказам, что отращивает свои светлые волосы, но все равно остается как две капли воды похожим на своих покойных отца и дядю — братьев Лагранжей. О том, что теперь уже ничего не исправишь, да это и невозможно было бы исправить и раньше…

«Возможно, — возразил неведомый голос. — Он сам просил тебя оставить эти воспоминания и выстроить жизнь заново. Рядом всегда был Чезаре. Все было бы иначе, и Луис вырос бы нормальным парнем».

Волна возмущения подкатила к сердцу. Она топила все, что сделала Джо за эти годы.

«Луис и так нормальный парень! А Чезаре… Как ни б о льшая ошибка — впустить к себе домой чужого сердцу и душе человека?!»

«Твой Луис — романтик. Жизнь ломает таких — и ты виной тому, что он не готов к этой жизни! Ты! Ты должна была думать о нем, в первую очередь о нем! Тебе нужно было идти к специалисту, наглотаться пилюль, в конце концов! Выбросить из головы эту химеру! Стать нормальной взрослой женщиной, как все! Как все! Думать головой! Принять вождя в свою семью — у мальчика должен быть вождь, должен быть пример, живой и наглядный, а не легенда! Чезаре сделал бы для вас всё!»

Она задохнулась и беззащитно качнула рукой, желая заградиться, отринуть. Слезы жгли глаза.

— Мам, ты что?! Всё так плохо, да? Мам?

Морок спал. Она поморгала, сбрасывая пелену, и мокрые дорожки остались на щеках.

— Ты уверен, что это именно «неизвестный науке» язык? — совершенно обычным твердым голосом спросила Джо. — Ты смог бы отличить ассирийский или древнеславянский от суахили?

— Конечно, нет! Я ведь не лингвист. Но не может ли считаться странным то, что Эфимия вдруг заговорила на суахили, древнеславянском или ассирийском?

— Ты не записал ее разговор?

— Какое там! Я обалдел так, что у меня самого отнялась речь и отключился мозг…