Сергей Гомонов - Режим бога (Последний шаг)

«Улах проклял и тебя восемнадцать лет назад, — сказал он. — Как ты избавился от проклятия?»

Та-Дюлатар откровенно замешкался, пытаясь что-нибудь припомнить.

«Четыре недели выпали из моей памяти, — признал он наконец. — Фараон говорил, что меня заговаривала Аучар»…

В несколько рывков перед мысленным взором Ноиро пронеслись воспоминания — и его собственные, и чужие. Кричащая в ужасе старуха, которую за косы утаскивает с собой злобный шаман. Еще молодая жена прежнего вождя в длинной рубахе стоит на пороге домена и смотрит на журналиста головокружительно прекрасными черными глазами. Как скоро ей суждено превратиться в ту самую сумасшедшую бабку! Головокружение. Словно в дымке — ее лицо, еще более молодое. Губы шепчут на незнакомом языке, мечется пламя факела. «Есть последний способ, но если он заметит разницу, все пропало!» Ее смятенный взгляд…

«Еще я помню ту рептилию. Они редки в сельве, но для меня нашлось исключение, — Элинор усмехнулся. — На задних лапах у них растет по одному специальному когтю. В прыжке они способны вспарывать им брюхо своей четвероногой жертве. Меня спасло лишь то, что я прямоходящий, и оттого ее прием сработал нечисто».

Снова в воспоминания Ноиро хлынули образы. Он с какой-то палкой в руках из последних сил дерется с невысокой, едва достающей ему до груди, ящерицей. На его стороне — быстрота и верткость. На ее — крепкая шкура, когти, зубы и неутомимые мышцы. Вдалеке за кустами уже слышатся крики бегущих на помощь Птичников, но тут рептилия подпрыгивает и…

«Помню еще, как шил раны от ее зубов и этого когтя. Там было всего чуть-чуть до того, чтобы пропороть брюшину насквозь. Шить пришлось послойно. В общем… было больно, много вытекло крови. А потом еще началось заражение», — Элинор рассказал историю бесстрастным тоном, не позволив Ноиро пережить это внутри воспоминаний.

Ноиро помнил косой шов поперек живота целителя, от левого подреберья к правому бедру. Почти невидимый, он напоминал об ужасе былой раны и мастерстве хирурга, избавившего себя от смерти.

И снова включилась память. Он открывает глаза, в теле слабость, но хвори больше нет. Ноют раны, особенно эта, загноившаяся, на животе. Над ним появляется лицо Хаммона, только еще не старого и без его всклокоченной бородки.

— Кристи? — тревожно окликает он.

— Дай пить! — слышит Ноиро свои слова, но голос чужой.

— Аучар не дождалась, ушла. — Перед глазами оказывается ковшик с прохладной и безумно вкусной водой. — Сказала, что ты теперь пойдешь на поправку.

Напившись, Ноиро снова откидывается на подушку и оглядывается в поисках зелий:

— Чем хотя бы она меня лечила?

Слыша недоверие в его словах, Хаммон кряхтит:

— Да я что ж, понимаю, что ли? Прикладывала что-то, бормотала тут все дни напролет. С тобой за компанию. Эхе-хе, совсем вы мне душу вымотали. Напился бы до смерти, было бы, что пить!

Неприятный холодок щекочет позвоночник:

— Она хотя бы… чистое прикладывала? — с опаской спрашивает журналист.

Хаммон булькает что-то невразумительное и отходит за ширму. Образы растекаются и горят в невыносимом свете звезды.

«Я только много позже узнал, что она Говорящая и что не могла бы нанести мне вреда, — оправдывающимся тоном признался Элинор. — А тогда… гм… в общем, брезгливость отвращала меня от этих людей. Я видел только их внешность, считал низшими, считал немытыми дикарями».

«Я тоже, — невольно признался и Ноиро, вспоминая первоначальные свои впечатления о Птичниках и их быте. — А что значит — Говорящая?»

Тут же в голове промелькнуло несколько образов, но Ноиро ничего не понял. Это было выше его горизонта восприятия. Незнакомец устало отступил и объяснил уже просто мыслью:

«Думаю, Говорящие — это псионики, специализирующиеся на изучении глубин человеческого подсознания. Поскольку понимать и выговаривать такое местным жителям никогда не пришло бы в голову, они называют самых сильных своих псиоников Говорящими. Если слухи не преувеличивают, Говорящие умеют предсказывать будущее, общаться с мертвыми, влиять на психику людей, управлять чужой нервной системой, напускать морок и еще много чего»…

«Так ты тоже этот самый… псионик?»

«Не совсем. Я эмпат, могу путешествовать вне своего физического тела. Да, могу закрыться мороком, когда мне это нужно. — (На задворках памяти Ноиро мелькнул громадный серый хищник.) — Остальное — лишь развитие этих задатков. Псионик может обладать в том числе и эмпатией, может и не обладать, но так или иначе он многократно сильнее меня. Любой».

Город снова преобразился, разлившись морем сфер.

Ноиро снова закрылся от света.

«Теперь нам с Бемго надо идти дальше. Я подлечил твою рану, но ты постарайся поменьше тревожить ее».

«Постой, Та-Дюлатар! Только что я видел, как один воин Птичников, Айят, вернулся в твой дом и надел твою одежду. Зачем?»

Элинор искренне удивился:

«Айят надел мою одежду?»

«Ну да. Снял головной убор с этими перьями, расплел волосы, переоделся, как белый. И теперь он там, у тебя дома… похоже, что-то задумал!»

«Я не представляю, что это может значить. Спрошу его, когда он нас догонит. Полагаю, этот мальчик знает, что делает — я не раз уже убеждался в его смекалке. Очень может быть, что кое-что Айяту перепало от его матери»…

«А кто она?»

«Аучар, конечно! Разве вы не говорили с Бемго?»

«Говорящая?!»

«Да. Мне пора, Ноиро. Обсудим все это при следующей встрече».

Всё выстроилось в логичную цепочку. Араго не отец мальчишке, а брат! И, получается, Улах-шаман — тоже брат. А та старуха — мать. Вот почему остальные воины относятся к Айяту со столь явным почтением, невзирая на юный возраст! Говорящая, быть может, чему-то научила его, и теперь сородичи благоговеют перед ним как перед будущим равангой племени. Он для них бог… или, по крайней мере, полубог.

«Та-Дюлатар, а шкатулка из Тайного…»

«Не здесь!»

В голове помутилось. Ноиро обнаружил себя на прежнем месте, в пещере у пустоши, и ни единой души не было рядом. Небо над спиралью теперь было прежним — серебристым и спокойным.

— Теперь согните ногу в колене. Согните, согните!

Ноиро с досадой щелкнул языком и в который уж раз проделал перед доктором целый комплекс ненужных, по сути, движений, отлично понимая, что помочь ему тот не сможет ничем.

Это мама, войдя к нему, увидела кровавое пятно на простынях и бесчувственного сына. Что же ей оставалось делать, кроме как звонить старому знакомому их семьи, доктору Нэкосу?

— Ну что? — тревожно спросила госпожа Сотис, поедая мэтра Нэкоса молящим взглядом.

Тот выудил из чемоданчика стопку бумаги, долго что-то писал, хмуря лоб, и только потом соизволил объясниться: